Доказательства существования Бога. Аргументы науки в пользу сотворения мира
Шрифт:
Атмосфера благодати, в которую был введен первый человек, обнимала собою Эдем. Каков был мир за пределами эдемского междуречья — мы не знаем. О мире вне Эдема и до Эдема Библия также ничего не говорит. Во всяком случае, некорректно судить о мире доэдемском и внеэдемском на основании того, что мы предполагаем бывшим в самом этом саду.
Третий аргумент антиэволюционистов базируется на Быт. 2:30: «Вот, всем зверям земным дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так». В глазах антиэволюцинистов это означает, что до человеческого грехопадения в мире не могло быть хищников, а, значит, научные теории эволюции находятся в прямом противоречии с
Но здесь главный вопрос вот в чем; когда именно и где прозвучали эти Божий слова? Дело в том, что книга Бытия о сотворении человека повествует дважды — в первой и во второй главах. И одна из традиционно-сложных задач библейской экзегезы состоит в согласовании этих рассказов. Итак, общался ли Творец с человеком до создания Эдемского сада и вне его? Прозвучали ли эти слова Творца еще вне Эдема или внутри сада? Не являются ли эти слова Бога частью той Его речи уже в Эдеме, где Он повелевает вкушать от всякого древа и запрещает вкушать от древа познания? Если предположить, что это Божие установление относится только к околоэдемскому миру, то он перестает противоречить суждениям науки. Ведь наука не может исследовать эдемский опыт, она изучает мир вне-эдемский, а потому и не вступает в противоречие с библейскими и святоотеческими свидетельствами о том порядке сожития человека и животных, который был установлен для райского сада.
Так что предположение об эволюции и связанным с ней исчезновением животных не противоречит ни смыслу, ни букве Откровения. Писание не описывает технологию жизнезарождения и жизнеразвития, и потому у нас нет поводов для конфликта с наукой.
То же можно сказать и о церковном Предании. Ряд античных или средневековых натурфилософских положений, сложившихся в средневековых комментариях на Шестоднев, вероучительного значения не имеют. Свт. Василий Великий использовал энциклопедические познания своего времени — для нас это означает не то, что натурфилософия IV столетия навек освящена именем великого Святого и через это должна навечно войти в состав богословия, а то, что аналогичное дерзновение к воцерковляющему диалогу с миром светской мысли и знания благословляется авторитетом великого каппадокийиа. И преп. Иоанн Дамаскин в свое «Точное изложение православной веры» включает изложение научных доктрин своего века. Но и это значит только то, что православной мысли не чужд интерес к познанию Богом созданного мира. Из
того, что Отцы впускали в свои тексты данные современной им науки, никак не следует, что нам надлежит быть врагами науки, современной нам.
О конкретных же деталях биогенеза еще в прошлом веке А, К. Толстой высказался достаточно ясно:
Способ, как творил Создатель, Что считал Он боле кстати Знать не может председатель Комитета по печати.
Неотъемлемы от библейской картины только три черты:
жизнь (как и весь мир) возникает постепенно; мир способен творчески откликаться на призывы Бога;
без направляющего Разума сама по себе эволюция мироздания ни к чему не привела бы.
Материя не вечна, она создана, и потому она получает толчок извне. Но именно потому, что она создана этим толчком — она сохраняет творческий импульс. И потому мир способен к движению и развитию. Впрочем, верно и иное, уравновешивающее суждение: хотя мир и способен к развитию, но творческие импульсы он получает извне.
Переход от одного царства к другому в Библии описывается как необъяснимый лишь из внутренней эволюции мира: это прорыв, совершаемый по воле Творца. Именно
Бог творит мир совсем не так, как скульптор статую. В последнем случае материя полностью пассивна и изменяется лишь при прямом воздействии на нее резца, при непосредственном воздействии художника. Между тем в деле устроения мира земля, первобытная материя и вода принимали самое деятельное участие в своем оформлении — они исполняли повеления Творца, а не просто повеления исполнялись в них.
Значит, материя активна, и в ее активности нет никакого богоборческого заряда. Писание не сообщает, как именно земля откликалась на призывы Творца, но очевидно, что земля откликалась охотно, без сопротивления.
Итак, у православия в отличие от язычества, демонизирующего материю, и от протестантизма, лишающего тварный мир права на сотворчество, нет оснований для отрицания тезиса, согласно которому Творец создал материю способной к благому развитию.
Сама же сущность процесса развертывания мира не меняется от того, с какой скоростью он происходит. И наивны те, кому смутно кажется, что Бог становится не нужен, если мы растянем процесс творения. Равно, как наивны и те, кто полагают, что сотворение мира за более чем шестидневный срок умаляет величие Творца. Нам важно лишь помнить, что ничто не мешало, не ограничивало творческого действия. Все происходило по воле Творца. А состояла ли эта воля в том, чтобы создать мир мгновенно, или в шесть дней, или в шесть тысяч лет, или в мириады веков — мы не знаем. Ибо «дни вечности кто исчислит?» (Сир. 1:2).
Заключение
В православном богословии принято те вопросы, по которым не может быть разномыслий, ставить под вполне определенным углом: что это означает
«нас ради человек и нашего ради спасения?» Если некий тезис не имеет непосредственного сотериологического применения, и при этом он:
не осужден соборным разумом;
не ведет при своем логическом раскрытии к противоречию с ясно установленными догматическими сторонами церковного вероучения;
расходится с суждениями некоторых из Отцов, но
все же имеет опору хотя бы в некоторых свидетельствах церковной традиции — то его можно придерживаться, при условии, что он не будет преподноситься как некое общецерковно-обязательное вероучительное суждение.
Частные богословские мнения могут разноречить друг другу. Помимо общеизвестных слов ап. Павла, сказанных по этому поводу («ибо надлежит быть и разномыслиям (airesei») между вами» — 1 Кор: 11:19), можно привести слова церковного историка В. В. Болотова:
«Никто не властен воспретить мне в качестве моего частного богословского мнения держаться теологумена, высказанного хотя бы одним из отцов Церкви, если только не доказано, что компетентный церковный суд уже признал это воззрение погрешительным. Но с другой стороны, никто не властен требовать от меня, чтобы я, в качестве моего частного богословского мнения, следовал теологумену, высказанному несколькими отцами Церкви, коль скоро этот теологумен не пленяет меня своей возвышенной богословской красотой, не покоряет меня доступной и моему разумению державной мощью своей аргументации».