Доклад Юкио Мисимы императору
Шрифт:
Подведя меня к другому камню, имевшему форму биде, доктор Чэттерджи горячо зашептал мне на ухо с таким видом, как будто открывал тайну мироздания: «Это влагалище, сэр, женское влагалище». Мое лицо с раскосыми глазами вскоре привлекло к себе внимание множества сердитых служащих храма, и нас вытолкали взашей. Доктор Чэттерджи извинился передо мной, но он нисколько не раскаивался, что привел меня в храм. Во дворе доктор показал мне источник, из которого била «вода мудрости». «Этот источник создал Шива. Он вырыл трезубцем яму в земле, чтобы остудить свой лингам. Видите, источник защищен решеткой. Это сделано для того, чтобы предотвратить самоубийства верующих, стремящихся освободиться от череды перерождений».
Мне так надоела болтовня Чэттерджи, что я готов был бросить его в этот источник. Оглядевшись по сторонам, я заметил белый купол
И как вы думаете, что я обнаружил внутри мечети? Совершенную пустоту, что всегда представлялось мне выражением абсолютного холодного аскетизма. Здесь, в пустом темном пространстве, вдали от мельтешения и шума индуизма, ко мне вернулась способность мыслить, чувствовать и понимать. Я вспомнил размышления Ницше по поводу аскетической пустоты: «Желание небытия, отвращение к жизни, бунт против основополагающих условий бытия». Мечеть являла собой материализовавшуюся мысль Ницше.
– Простите, Мисима-сан, но мне хотелось бы знать, где вы столкнулись с полковником Лазаром?
– Не беспокойтесь, я к этому и веду. Воспрянув духом после общения с пустотой, я вышел из мечети через боковую дверь и оказался на прилегающем к ней заброшенном кладбище. После мрака, царившего внутри, меня сразу же ослепило яркое солнце. Когда глаза привыкли к дневному свету, я увидел нагого индийского юношу. Он куда-то спешил, торопливо надевая на ходу одежду. Может быть, это был нищий, загоравший нагишом в одиночестве среди могил, и я вспугнул его своим неожиданным появлением? Меня поразили изящество и красота юноши. Словно святой Себастьян, возродившийся во всем блеске своей юности. Мне трудно описать охватившие меня чувства, Тукуока-сан, скажу лишь, что юноша этот показался мне доказательством животворящей тайны пустоты, к которой я прикоснулся в мечети. Мое желание увидеть его оплодотворило пустоту. Вы знакомы с нашими народными сказками о Дзиндзо? Он был бодхисатвой Кситигарбха, буддийским божеством безграничного сострадания. Дзиндзо поклялся не покидать землю до тех пор, пока в аду не будет искуплена последняя душа. Дзиндзо предстает в облике мальчика, возвращающего людей к жизни и защищающего души мертвых младенцев (и меня он охранял в детстве, когда я задыхался в доме бабушки). На самом деле он – один из наших японских синтоистских духов, принявших буддийский облик. Это – ками, охраняющий перекрестки дорог. Двойник Себастьяна, которого я встретил на заброшенном кладбище, был Дзиндзо, возвещавшим о крупных переменах, ожидающих меня в жизни.
– Вы слишком серьезно воспринимаете случайную встречу с незнакомцем, которого скорее всего больше никогда не увидите.
– Но я снова увидел его, – возразил Мисима и, не отдавая себе в этом отчета, взял в руку пенис, как делают дети в момент задумчивости. – Впрочем, вы хотите, чтобы я рассказал о своей встрече с Сэмом Лазаром. Итак, некоторое время я стоял посреди мусульманского кладбища, размышляя о том, что его местоположение рядом с индуистским храмом, должно быть, оскорбительно для верующих индусов и кажется им настоящим кощунством. Ведь индусы кремируют своих мертвых. Я посмотрел на стену мечети, испещренную индуистскими орнаментами, и мой взгляд случайно упал на нишу, византийскую арку. В ее тени я заметил человека. Оказывается, все это время я был не один, за мной наблюдал соглядатай. На незнакомце было желтое марокканское одеяние, через плечо переброшен рюкзак. Широкополая соломенная шляпа отбрасывала густую тень на бледное лицо. Я сразу же узнал этот монгольский курносый нос, синеватые веснушки, большой кадык, ходивший под кожей, когда его владелец беззвучно
– Да, он навсегда остался Питером Пэном тайного мира. Наверное, он очень удивился, встретившись с вами в таком месте, где никак не предполагал увидеть?
– Нет, это его нисколько не удивило. Я забыл сказать, что перед ним на треноге стояла фотокамера «хассельблад» последней модели, и ее объектив был направлен туда, откуда недавно выбежал нагой юноша, мой индийский Дзиндзо. «Черт бы тебя побрал, ты испортил мне такой кадр!» – воскликнул Сэм. Первые его слова, обращенные ко мне.
– Понятно, он снимал голого парня посреди могил. Пристрастие полковника к подобного рода непристойным развлечениям хорошо известно.
Услышав мое неосторожное замечание, Мисима бросил на меня лукавый взгляд. Он знал, что сейчас поставит меня в неловкое положение, и это забавляло его.
– На сей раз вы ошиблись, – заявил он. – Очевидно, пристрастия Сэма за последнее время значительно изменились, он теперь увлекся съемкой заброшенных безлюдных кладбищ, и мое появление в кадре испортило ему всю композицию. Я, конечно, спросил его, не видел ли он нагого индийского мальчика. «Никого я не видел, – буркнул он, – а если бы в поле моего зрения и попал голый индус, то я велел бы ему убираться к чертовой матери».
– И вы поверили ему?
– Мне показалось, что его интерес к безлюдным кладбищам был своего рода психотерапией. После переполненных кладбищ Вьетнама он, вероятно, отдыхал душой на этом, заброшенном. Желание Сэма стать вторым Этгетом вполне естественно. Тот, как известно, снимал безлюдные виды Парижа. Соломенная шляпа Сэма, рыжие волосы и зеленые глаза заставили меня вспомнить Ван Гога, увлеченного поисками световых эффектов. Подобно ему, Сэм занимался здесь, на безлюдном кладбище, чистым искусством. Но почему он вырядился в столь нелепое желтое одеяние? «Вы похожи на хиппи, только что сошедшего с поезда, прибывшего из Марракеша», – сказал я. «А знаешь, на кого похож ты, Кокан, с этими смешными мускулами? На надувную куклу». Моя одежда все еще была влажной после муссонного ливня, и я снял рубашку. «Хорошо, Сэм, вы уже израсходовали на меня один кадр. Почему бы вам не сделать еще несколько снимков?» – спросил я. «В таком случае, может быть, разденешься догола? Давай сфотографируем обнаженного поклонника императора, позирующего посреди мусульманского кладбища», – сказал он.
Мисима расхохотался и продемонстрировал мне несколько красивых поз.
– И вы выполнили его просьбу, Мисима-сан?
– Не совсем. Но он все же сделал несколько фотографий, пообещав, что зайдет ко мне сегодня вечером и покажет получившиеся снимки. Позже я дам вам полюбоваться плодами искусства Сэма Лазара. Доктор Чэттерджи тем временем начал беспокоиться обо мне. Ему не нравилось, что его клиент бесследно исчез, и он, нарушив собственное табу, пересек запретную зону и подошел к мечети. За ним следовала толпа зевак, они остановились у входа на кладбище. Я уверен, что доктор Чэттерджи уговорил этих людей прийти сюда. Некоторое время он наблюдал за нами издали, а затем наконец решился приблизиться и сказал: «Простите, что помешал вам, но вон те господа, – и он махнул рукой в сторону зевак, – интересуются, принадлежите ли вы к школе борцов. Видите ли, в Бенаресе существуют школы атлетов, которых можно нанять – как бы это лучше выразиться? – чтобы избавиться от неугодного человека». «В Японии мы называем таких наемных убийц соси, они принадлежат к низам якудзы. Так, значит, эти добропорядочные горожане приняли меня за японского гангстера?» – «Разве ты не польщен этим обстоятельством, Кокан?» – спросил Сэм. «О, что вы, сэр, – возразил доктор Чэттерджи. – Эти люди просто хотят сделать вам комплимент, восхищаясь красотой вашего тела».
Рассказанная Мисимой история, несмотря на ее правдоподобие, показалась мне неубедительной. Я не верил, что он встретил в городе полковника Лазара. Это искусная выдумка Мисимы, желавшего наказать меня за то, что я прибыл в Бенарес не только ради интервью с ним. Я и раньше видел, как он холодной издевкой и изощренными насмешками уничтожал тех, кто, по его мнению, оскорблял его эго. И мне совсем не хотелось играть роль жертвы обмана.
– Неужели вы во время этой короткой встречи, произошедшей после двадцатилетней разлуки, говорили только о фотографиях?