Доктор 2
Шрифт:
…
Ведомственная поликлиника без вывески на входе. Первый этаж, самый конец коридора. В кабинете номер четыре за столом сидит Бахтин, сжав ладони, и мужчина в белом халате напротив него.
— Вот какие-то необъяснимые страхи. — угрюмо роняет Бахтин. — И вроде бы основания никакого нет, но не могу ничего с собой поделать. От этой постоянной тревоги регулярно срываюсь.
— В чём заключаются ваши срывы? — спрашивает мужчина в белом халате.
— Могу накричать без причины. Могу отказаться продолжать разговор. Вообще, бывает, что кое-кому физически… гхм…
…..
Там же, через девяносто минут.
— Олег Николаевич, мне в целом картина ясна. Спасибо за то, что обратились. На данном этапе лично я ничего страшного не наблюдаю. Я, конечно, должен вам кое-какие таблетки прописать, но мы ведь оба знаем, что вы их пить не будете? — собеседник вопросительно смотрит на Бахтина.
Бахтин молча отрицательно качает головой, закусывая нижнюю губу.
— Ну тогда как насчёт одной техники? — не сдаётся собеседник Бахтина.
— Какой именно? — чуть оживает Бахтин.
— Благодарность. Давайте начнём с малого. Заводите тетрадку. В неё каждое утро записываете не менее семи пунктов, в связи с которыми вы испытываете благодарность. Например, родителям. Если вам есть за что им быть благодарными. Либо — близким людям, поддерживающим вас всегда.
Бахтин заинтересованно кивает.
— Два условия, — продолжает собеседник. — Первое, благодарность должна быть осознанной. Вы действительно должны быть благодарны и понимать, почему. Второе, не отталкивайте от себя «эмоциональное тепло», когда будете прописывать это. Кстати, это утром — не менее семи пунктов. И потом в течение дня — каждый раз, когда что-то вспомните. Через неделю придёте ко мне с этой тетрадкой, вместе почитаем.
— Это поможет? — немного расслабившись, спрашивает Бахтин.
Конечно, — улыбается собеседник. — Благодарность является самым универсальным инструментом против страха. Любого. Но чем я вам сейчас буду что-то доказывать либо физиологию объяснять, давайте лучше попробуем начать прямо сейчас? Вот вам лист и ручка. Потом можете забрать с собой. Я сейчас выйду на десять минут, потом вернусь. И продолжим эту беседу.
Глава 16
Когда приезжаем к родителям Лены, на площадке застаём Вовика и Аселю, играющих в теннис. Лена вопросительно смотрит на меня, но я корчу такую рожу, что её вопрос умирает, не успев родиться.
Увидев Лену, Асель с видимым удовольствием потягивается и говорит, вручая ей свою ракетку:
— Сестра, кажется, ты хотела сыграть!
Через минуту Лена с Вовиком увлеченно прыгают вокруг стола, а мы с Аселей идём на кухню готовить.
— Где родители? — спрашиваю, помогая Аселе доставать чашки из шкафа. — И где сидеть будем?
— Да они у себя в комнате. Сидеть, наверное, в беседке на улице будем.
— А то я родителей на балконе не видел, когда мы заходили.
— Сидели там весь вечер. Когда вы подъехали, зашли внутрь. Видимо, переодеться, чтоб вниз спуститься. Так… Я режу колбасу и прочее, а ты завариваешь чай, годится? — интересуется Асель. И через секунду
— Не нервничай раньше времени. Кефир есть?
— Да, вот, — Асель растерянно протягивает мне большой пакет с кефиром.
— Ну, про муку не спрашиваю, у тебя сто процентов должна быть…
— Есть и мука, — с видом узника концлагеря и с затаённой надеждой в голосе отвечает Асель.
— Если в доме нет хлеба, но есть мука и кефир, значит, хлеб в доме всё-таки есть, — назидательно поднимаю палец. — Десять минут дай, сейчас булок наделаем.
— Каких? — зависает в прострации на секунду Асель. — У нас с тобой минут пятнадцать, чтоб на стол подать! Какие булки?
— Ха, учись, женщина… — И на её глазах за полторы минуты делаю тесто номер один, благо, духовка на этой кухне тоже разогревается за минуту. Надо будет и себе такую плиту купить, когда разбогатею…
Когда через семь минут я достаю из духовки противень с румяными горячими булками, глаза Асели по ширине почти равняются моим и приятно радуют моё самолюбие.
Лена, наблюдая эту картину через стекло террасы снаружи, машет мне рукой и заходит к нам.
— Доиграли? — недовольно спрашивает её Асель, не оборачиваясь.
— А то, моя взяла! — и Лена привычно припечатывает Аселю ладонью чуть ниже спины. Асель, как обычно, взвизгивает чуть не ультразвуком:
— Вот дура! Ну сколько можно?! Ну почему ты за столько лет не поумнеешь?!
— Хе-хе, ну прости, мать, не удержалась, — бросает Лена без тени раскаяния, — ты просто так уверенно наезжала на моего вначале по поводу булок, что это тебе в качестве наказания.
— А как ты это делал? — задумчиво спрашивает Асель, дожёвывая одну из булок, взятую с противня.
И я в очередной раз объясняю про стакан муки, полстакана кефира и треть чайной ложки соды. И семь минут при двухста двадцати градусах.
— Кстати, эта духовка ещё и влажность регулирует, видишь? — показываю Аселе регулятор влажности и резервуар, куда полагается заливать воду. — Тут можно вообще за пять минут спечь. На двухста пятидесяти градусах.
— Герой! — Ленина ладонь звучно припечатывает моё плечо. — Жрать спортсменам когда дадите? Я проголодалась…
…
Про торт-мороженое мы благополучно забыли, и он добросовестно лежал в машине полчаса… Хорошо, не успел растаять.
Я давно заметил: когда Лена и Асель находятся за столом с кем-то более старшим, они являются просто образцом заботливых вторых половин: даже чай себе самому наливать не приходится.
Меня от этой мысли почему-то начинает душить смех, и я шепчу на ухо Лене:
— Так и быть, не буду сейчас при всех говорить кто у нас готовит и посуду моет обычно.
— Тс-с-с-с, не вз-з-з-з-думай, — не разжимая губ, шепчет Лена, и чувствительно задвигает локоть мне в рёбра. — Задушу-уу. Ночью… — и далее, ничуть не стесняясь, поднимает тему, за которую я готов прямо здесь сделать с ней то, что она сама регулярно проделывает с Аселей. Когда та потом визжит ультразвуком. — Батя, Саша говорит, ты ему пять лямов не дал?