Доктор Ахтин

Поляков Игорь

Впрочем, будущего нет ни у кого.

Толстый очкарик перемещается в другое купе, и с ним часть женщин. Там открывается следующая пластиковая бутылка и веселье продолжается, но уже значительно тише, чем, когда это было рядом со мной.

Я отворачиваюсь в сторону окна и созерцаю мелькающие там виды — бесконечные лиственные леса, сменяющиеся бескрайними полями. Полуразрушенные деревеньки и одинокие полустанки, где рядом с деревянным домиком созревает урожай овощей на огородных грядках. Неширокие речки несут чистую воду, извиваясь в лесной чаще.

Несмотря на разрушительную

человеческую деятельность, местами природа сохраняет свое девственное состояние.

Я слышу внизу разговор тех женщин, которые остались в купе.

— Я довольно хорошо знаю нашего президента. Классный мужик! — голос женщины, которая сидит под моей полкой, и которую я не вижу, имеет вполне убедительные интонации. — Я его запомнила еще пару лет назад, когда на одном из семинаров нас поселили в общежитии в комнатах на троих с туалетом в конце коридора. Он, с другими президентами, жил в гостинице в номерах «люкс». Представляете, у нас коридорная система, кормят в студенческой столовой мерзкими на вкус котлетами и слипшимися макаронами, а директора и президенты живут в отдельных номерах и едят со «шведского» стола различные деликатесы. Мы же все это видим, когда приходим на семинар, который проходил в этой гостинице.

Кто-то справа из соседнего купе громко позвал Галю, прерывая монолог, и одна из женщин, замахав руками, говорит:

— Тише, давайте послушаем «золотого» директора.

— Так вот, — говорит голос внизу торжествующе, — он, наш президент, добился того, чтобы нас переселили в комнаты по блочному типу, где на две комнаты по два человека был свой туалет. Именно после этого я его сильно уважаю.

Из дальнейшего разговора я понимаю, что еду вместе группой женщин, которые работают в сетевом маркетинге — продавая какой-либо товар среди своих знакомых и малознакомых людей, они еще пытаются вовлечь в эту пирамидальную структуру других людей. И чем больше вовлеченных в пирамиду, тем выше статус человека.

И еще я понял, что внизу едут лидеры продаж из моего города во главе с «золотым» директором.

18

Примерно через час толстый очкарик, которого все называют Сергеем, перемещается обратно в купе, напротив моей боковой полки.

И все начинается снова.

Из объемных баулов извлекается очередная порция пищи — рыбные консервы, помидоры и огурцы, хлеб и мясные пироги. Толстяк достает с верхней полки пластиковую бутыль и жизнерадостно говорит:

— Ну, что, лидеры, еще вдарим по боржоми.

По лицам некоторых женщин я вижу, что им этого не сильно хочется, но они, улыбаясь, согласно кивают и бодро говорят — конечно, давайте еще выпьем.

Очкарик, приняв очередные полстакана и смачно закусив огурцом, стал рассказывать очередную байку про то, как он ошпарил в бане свое «хозяйство».

— Помнишь, Галя, — толстяк смотрит на женщину, которую я не вижу, — мы тогда пива попили, и я в баню пошел. Смешиваю я, значит, кипяток с холодной водой, думаю о том, что сейчас помоюсь, и по инерции ковшик с кипятком не в таз выливаю, а на низ живота.

Снова взрыв хохота отрезал меня от всех остальных

звуков. Каждая из женщин, представив себе эту ситуацию, попыталась прокомментировать — они, перебивая друг друга, сквозь смех пытаются что-то сказать, но голос Сергея прерывает их всех.

— Я заорал и бегом из бани. Холодной воды из бочки поплескал, и вроде лучше стало, но кожа красная и болит.

Часть женщин слушает Сергея, открыв рот в готовности смеяться, другие — не прерывая свой смех, уже доходят до икоты. Галя, тот самый «золотой» директор, оказывается женой толстяка, и, вступив в разговор, добавляет подробности пикантной ситуации, когда её муж стоит посреди дачного участка и пытается остудить свои гениталии холодной водой.

Из последующих словоизлияний Сергея, прерываемых дружным питием «боржоми», хрустом огурцов и звуками чавкающих ртов, я узнаю, как он садится в машину и на скорости около ста километров в час летит в травмпункт. Там, молодая докторица, брезгливо смотрит на его красное «достоинство» и говорит медсестре помазать это марганцем.

— Представьте себе, в наше время в этой убогой медицине все, как в прошлом веке, — я мог бы и сам помазать каким-нибудь антисептиком, — говорит возмущенно Сергей, и женский хор вразнобой хает российскую медицину, поддерживая мужа «золотого» директора.

Они снова разливают водку. Пьют из пластиковых стаканчиков. Закусывают рыбными консервами и овощами.

— Ну, и что дальше? — спрашивает одна из хохотушек, громко рыгнув.

— Что-что, — говорит Сергей, — пять дней мазал раствором марганца и спал отдельно от жены. Хорошо хоть это совпало с её критическими днями.

И вновь купе взорвалось дружным хохотом.

Может быть, именно это и стало последней каплей, переполнившей мою чашу терпения.

Я устал слушать этот дебильный хохот.

Я уже добрых полчаса с ненавистью взираю на толстого очкарика и жирные женские лица, которые в вагонной духоте лоснятся от пота.

Я неторопливо спускаюсь со своей полки. Также внешне спокойно протягиваю руку к своей сумке, которая лежала у меня в ногах и достаю свои ножи. Поворачиваюсь к группе веселящихся лидеров продаж, и — обеими руками сверху вниз рассекаю горло у двух сидящих с краю женщин.

Кровь, горячая красная кровь, брызнувшая в разные стороны, мгновенно окрасив лица в ужасную реальность, появившуюся перед ними, стерла с их лиц улыбки. И до того, как они до конца прочувствовали ситуацию, я ударом сбоку убиваю очкарика — очки сваливаются набок, когда он, как в замедленной съемке, хрипя и задыхаясь, валится на бок на одну из еще живых женщин.

Женщина, крашенная блондинка, сидящая слева у окна, визжит, вжимаясь в стенку купе, когда я, освободив правый нож из шеи Сергея, снова вонзаю оба ножа в очередные жертвы. К её визгу присоединяется крик «золотого» директора. Резко развернувшись, я встречаю ударом снизу, так, что мой острый нож легко вскрывает жирный живот женщины. Она неловко падает вбок и назад, ловя руками вываливающиеся кишки.

Мои руки уже по локоть в крови.

С моего лица стекают красные капли.

Я вдыхаю терпкий запах живой крови.