Доктор Черный
Шрифт:
Правда, изредка пассажиры, преимущественно пассажирки, спускались в сопровождении свободных от вахты офицеров полюбоваться машиной. Но на чумазых вспотевших людей в синих блузах с «замашками», пропитанными маслом, в руках они не обращали никакого внимания, всецело занятые, в особенности дамы, объяснениями и наружностью (провожатым в большинстве случаев служил красавец барон Оскар) их начальника.
Только один раз, когда Беляева послали осмотреть штепселя телефонных проводов, соединяющих командирский мостик с помещающейся высоко над ним рубкой беспроволочного телеграфа, он столкнулся на лестнице
Беляев уступил пассажирке дорогу и невольно вздрогнул — таким знакомым показалось ему бледное лицо девушки.
«Где я её видел?» — промелькнуло у него в голове какое-то смутное воспоминание.
В глазах столкнувшейся с ним на лестнице пассажирки на минуту также вспыхнула искра недоумения. Лицо механика показалось ей знакомым.
Беляев пробыл в рубке телеграфа около получаса.
Читавший не раз в газетах о героях телеграфистах, тонувших вместе с пароходом, чтобы, сносясь до последней минуты депешами с ближайшими судами, облегчить спасение пассажиров, Беляев с изумлением увидал бледное, угреватое лицо обитателя рубки, передававшего как раз депешу какого-то банкира в Париж, и если свидетельствовавшее о бессонных ночах, то, вернее, не за аппаратом, а за столом ресторана.
«Тоже, должно быть, попал сюда по протекции… не хуже меня!» — усмехнулся он, глядя на стянутую ремнями резонаторов голову с тусклыми маленькими глазами.
На обратном пути он снова встретил ту же пассажирку.
Девушка на этот раз стояла у перил борта рядом с пожилой, высохшей дамой с седыми буклями. Девушка что-то вполголоса сказала своей соседке по-английски, и та, обернувшись, пристально посмотрела на Беляева в лорнет.
Часа через два, заступивши на вахту, Беляев только что переоделся в свою синюю блузу, как за стенкой, отделявшей динамо от гребных машин, раздался горловой манерничающий голос младшего инженера, свободного от вахты. «Ну, опять баб тащит! — мелькнуло в голове студента. — Опять явятся от дела отрывать…»
Он вытер руки паклей и подошёл к фарфоровой доске распределителя. Голос замолк. Должно быть, посетители за кожухом цилиндра.
— Как вы смеете!.. — раздался внезапно за стенкой испуганный женский крик на чистейшем русском языке.
— Но, но!.. — с наглой уверенностью раздался в ответ звучный горловой голос красавца Оскара. — Но, но, m-lle Дина!.. Зачем так резко?.. Ну…
— Негодяй! — прозвенел негодующий крик, и, к живейшей радости Беляева, за стенкой плеснула увесистая пощёчина.
— Tausend Teufel! [6] — прошипел голос инженера. — Вы мне ответите за это!..
В ту же минуту Беляев был у двери. Первое, что бросилось ему в глаза, было перекошенное от злобы лицо красавца помощника с бледной правой щекой и ярко разрумяненной левой.
Яростно бормоча угрозы, немец пытался насильно обнять вырывавшуюся у него из рук женщину.
Красное облако заволокло на минуту глаза Беляева. Он не знал, что он сделает, как не знал, что он сделал минуту назад, когда, очнувшись, он увидал испуганный взгляд больших серых глаз, обращённых на него с робким ожиданием, дальше, возле кожуха,
6
Тысяча чертей! (нем.)
— Вы… не убили его?.. — робко произнесла по-русски женщина, в которой он узнал молодую пассажирку, встреченную им несколько часов тому назад на лестнице, когда он поднимался чинить штепселя в телеграфе.
— Кажется… нет, — с трудом ответил он не сразу, трясясь, как в лихорадке, от только что пережитого волнения. — А впрочем…
— Ради Бога!.. Что вам теперь будет? Вы русский?
— Нет! — спохватился Беляев, переходя на французский язык. — Думаю, что ничего не будет. С такими негодяями иначе нельзя. Сейчас увидим. — Он нажал звонок, вызывающий старшего инженера. — Говорите со мной по-французски!
— Боюсь, что он слышал вас! — возразила девушка, кивнув в сторону немца. — Вы так страшно закричали, когда бросились на него.
Кругленький старший, вызванный короткими тревожными звонками, уже катился с лестницы в машину.
— В чём дело? — остановился он перед странной группой. — Что с ним?
Девушка взволнованно передала ему случай, горячо заступаясь за Беляева.
— Нарвался наконец! — одобрительно выпустил толстяк, к большему её изумлению.
Между тем немец, которого Беляев спрыснул водой, пришёл в себя. Увидав склонённое над ним лицо врага, он разом вскочил на ноги и, вцепившись в блузу Беляева, захрипел придушенным от ярости голосом:
— Под суд, под суд!.. В кандалы мерзавца!.. Вы все видели… Будьте свидетелями!
— Потише, потише, — холодно остановил его старший. — Потише, а то… подшипники разогреются. Тоном ниже, любезнейший! Вы, барышня, идите наверх. Мы одни справимся, — обернулся он к пассажирке. — За него я отвечаю, — прибавил он с ударением, заметив беспокойный взгляд её в сторону Беляева. — Идите спокойно.
— Ну-с! — холодно, железным голосом, которого от него трудно было ждать, обратился он к немцу. — Не будем терять слов. Дело ясно… Хотите заносить этот случай в журнал и протоколить?.. С его стороны, — кивнул он в сторону Беляева, — свидетелями я и та дама, с которой вы вели себя негодяем…
— Вы не имеете права! — прохрипел он. — Я обращусь к капитану, к властям в первом порту!..
— Скатертью дорога! — сказал толстяк. — А я, со своей стороны, представлю и тем и другому некоторые данные из вашей карьеры в России, которые мне случайно известны… Хотите?
— Я припомню вам это! — злобно прошептал немец упавшим голосом, направляясь к дверям. Проходя мимо Беляева, он обернулся и сказал голосом, от которого у человека более робкого кровь застыла бы в жилах: — А об этом субъекте мы всё-таки постараемся справиться у полиции в Генуе… О нём и об его… национальности.
— Ладно! — крикнул ему вдогонку толстяк. — Ладно! Чтобы у меня больше в машине баб не было!..
XXIII