Доктор Черный
Шрифт:
— Василий, ты, брат, дурака валяешь. Что же тут странного? Человек состоятельный, не нуждается… Ишь дача-то какая?! Да, может, ему эти триста целковых всё равно, что нам три рубля. И всякий интеллигентный человек так бы поступил. Ничего удивительного.
Беляев задумался.
— Странно как-то всё это, — сказал он. — Кроме того, сегодня у меня и сон глупый какой-то…
— Какой ещё сон?
— Стоны какие-то. Крик… Доктор твой будто бы в переднике, кровью забрызганный…
—
— Да. Во сне… А… вдруг всё это на самом деле было и мне только спросонья казалось, что во сне?
— Фу, чёрт, какая чушь! Словно старая баба над снами охает. Это учёный-то электротехник, через каких-нибудь два-три месяца инженер?
Беляев снова задумался.
— Будь что будет, — решил он наконец. — В самом деле, всё это меня не касается… Решено. Еду!
— Ну, значит, и откладывать нечего. Мой чухонец меня дожидается. Кричи арапа и собирайся!
— Мсье уезжает? — спросил без всякого удивления тёмнокожий слуга, вызванный звонком Беляева. — Быть может, мсье прикажет подать саквояж? Доктор приказал приготовить…
— Нет, спасибо! У меня с собой плед.
— Как угодно, мсье.
— До свиданья! — Беляев протянул тёмнокожему руку с зажатой десятирублёвкой так, как платят за визит докторам.
— О нет, мсье, этого не надо! — мягко отстранил его руку лакей, весело улыбнувшись. — Я не нуждаюсь в деньгах. Да мне их и некуда тратить. Уберите, уберите!
Быстрым и странно кокетливым, настоящим женским движением тёмнокожий красавец схватил руку Беляева и заставил его спрятать деньги в карман.
— Вот теперь я с удовольствием пожму вашу руку! — сказал он, и Беляев ощутил мягкое, но энергичное пожатие тонких горячих нежных пальцев индуса.
— Желаю вам счастья, мсье! Успеха и счастья!
— Хювэ пзйве! — встретил Беляева белокурый Микку, возившийся около своей жёлтой таратайки.
Приятели вскарабкались на неё, и лохматая лошадёнка опять с места подхватила полной рысью.
— Тише! Ты, чёрт! — заорал Коротнев, чуть не вылетевший от неожиданности.
Микку обернулся. Потом ткнул по направлению к даче кнутовищем и сказал, осклабившись:
— Шорного боится!
Приятели обернулись.
На пороге дачи ещё белела стройная фигура с бронзовой кудрявой головой. Индус улыбнулся и грациозно помахал отъезжающим рукой.
VIII
По четвергам у Бутягиных собирались к чаю часам к девяти.
Сам хозяин — профессор, высокий сгорбленный старик с голым блестящим черепом, прикрытым на висках редким седым пухом, — в эти дни редко выходил к столу, предпочитая ожидать в кабинете товарищей-профессоров. Но сегодня ему было интересно послушать, как относится
Дочь Бутягиных, девятнадцатилетняя, пышущая здоровьем, хохотушка Наташа, поступившая на Бестужевские курсы, как сама она признавалась, «для того, чтобы не умереть дома от скуки», с трудом сдерживала зевоту.
Она терпеть не могла умных разговоров. А тут, едва её подруга, Дина Сметанина, бестужевка выпускного курса, прервала с угрюмым, старообразным студентом Дорном свой спор о беспорядках в университете, как приват-доцент Чижиков принялся рассказывать о своём изобретении, каком-то сложном аппарате для телеграфирования одновременно по противоположным направлениям.
Маленький, рыженький, подслеповатый, с острым клочком жидкой бородки, то сбрасывая, то надевая пенсне и, видимо, рисуясь, Чижиков сыпал мудрёными названиями, приводил цитаты и формулы.
— Между прочим, третьего дня приезжает ко мне на дом этот… ну, известный капиталист, француз… Леру, — рассказывал Чижиков небрежным тоном. — Мы, французы, говорит, привыкли в двух словах кончать дело. Сколько вы хотите за ваш прибор?.. Нет, я думаю, погоди: до тех пор пока не появилась в «Старом времени» статья о моём приборе, вы ко мне и заглянуть не заблагорассудили, а теперь, когда газеты подняли шум около моего имени, вы лезете с предложениями! Прошу извинения, мсье, говорю. Я нахожу более выгодным для себя эксплуатировать своё изобретение в России собственными силами…
Старик Бутягин, слышавший из верных рук о том, как Чижиков, несколько лет уже носившийся со своим изобретением, обивал пороги редакций, тщетно умоляя о содействии, пока «Старое время» не тиснуло наконец микроскопическую заметку в отделе хроники, изредка поддакивал неопределённо одобрительным мычаньем.
Дина Сметанина, худощавая бледная девушка с огромными серыми глазами и роскошной тёмно-русой косой, внимательно разглядывала лицо изобретателя, и губы её против воли вздрагивали насмешливой улыбкой. Чижиков почему-то напоминал ей жмурящегося, фыркающего котёнка.
— Владимир Александрович! Бросьте, ради Бога, ваши учёные разговоры. Мы скучаем! — капризным тоном балованного ребёнка прервала изобретателя Наташа. — Мы верим, у вас теперь миллионы, и вы завидный жених. Расскажите нам что-нибудь новое, интересное. Вы говорите о телеграфе. Дорн молчит и мечтает о ком-то. О ком вы мечтаете, Дорн?
Угрюмый студент поднял своё истомлённое некрасивое лицо с глубоко запавшими умными глазами и сказал, откашлявшись:
— Так. Ни о ком.