Доктор Данилов на кафедре
Шрифт:
— Атакуют? — подсказал Данилов.
— Досаждают, — уточнил Полянский. — Одна особа, с которой у меня, можно сказать, почти ничего и не было, сбрендила настолько, что стала писать гадости всем женщинам, которые у меня в друзьях.
— Какого рода?
— Оскорбляла их по-всякому и по мне прохаживалась. Что я — негодяй, обманщик, латентный гомосексуалист, садист, криминальный тип…
— Ух ты! — восхитился Данилов. — А я и представить не мог, насколько многогранна твоя личность!
— …что у меня куча внебрачных детей, что я болен ВИЧ, всеми гепатитами сразу, гарднереллезом, хламидиозом и сифилисом…
— Хороший
— Слава богу, что ничего! — Полянский передернулся, представив, что могло случиться. — Дело в том, что Сашеньки не было у меня в друзьях, и сия скорбная чаша благополучно ее миновала…
— У вас что, уже всё? — удивился Данилов, беря очередное канапе, на этот раз с брынзой и половинкой помидора черри.
Блюда с бутербродиками заметно опустели, а в отдельной тарелке на краю журнального стола, который обычно накрывался к приходу Данилова, выросла пестрая горка из разноцветных пластиковых шпажек.
— Скорее, наоборот, все только начинается! Подумай сам, ну какой смысл мне общаться с Сашенькой в Сети, если с ней можно запросто поговорить в реале? Я еще не настолько впал в маразм, чтобы общаться с ней при помощи компьютера. Ведь можно взять за руку, посмотреть в глаза…
— Резонно, — согласился Данилов. — Что ж, повезло тебе. Всякие там гепатиты и хламидиоз любящую женщину не испугают, если она любит, а не притворяется, но вариации на тему внебрачных детей настораживают всех. Сеют сомнения вперемешку с недоверием… Это очень больная тема — подпольные внебрачные дети.
— Согласен, — кивнул Полянский. — Я вообще везучий…
— Баловень судьбы, — вставил Данилов.
— Ну не до такой, конечно, степени, — Полянский на секунду скромно потупил взор. — Дошло до смешного. Эта дура сбрендила настолько, что написала гадости даже моей школьной учительнице, которая сейчас живет в Германии.
— Разве она не заслуживает того, чтобы узнать о тебе всю правду? — пошутил Данилов. — По-моему, очень даже заслуживает.
— Дело просто в том, что Раисе Семеновне уже за семьдесят, — объяснил Полянский, — но это не помешало включить ее в число потенциальных соперниц… Жуть, короче. Вроде бы на вид — человек человеком, остроумная, интеллигентная, симпатичная молодая женщина. Было приятно общаться, имелись какие-то мимолетные отношения, даже в Суздаль успели вместе съездить…
— Почему именно туда? — заинтересовался Данилов.
— Хотелось зимней сказки, а на Финляндию не было денег, и виз тоже не было, поэтому отправились в Суздаль, — объяснил Полянский и удивился: — Разве это важно?
Данилов молча пожал плечами: неважно так неважно.
— И вдруг — такое! — Полянский схватился за голову. — Сколько грязи и злобы! Откуда? Зачем? Она же сама прекратила наши отношения! Сама!
— Так уж и сама? — усомнился Данилов, хорошо знавший своего лучшего друга и прекрасно представлявший, насколько искусен тот как в деле завязывания отношений, так и их прекращения. — Без твоей помощи?
— Ну… не совсем… — замялся Полянский. — Были у нас кое-какие разногласия, несостыковочки… ей очень хотелось замуж, а я еще не был готов к столь ответственному шагу… короче, мы оба внесли свою лепту… но последний разговор, приведший к разрыву,
— Женщины часто начинают «за упокой», на самом деле желая, чтобы все получилось «за здравие».
— Возможно, — согласился Полянский. — Но что было, то быльем поросло. И зачем так злобствовать? Можно подумать, что я бросил ее с тремя детьми на руках без средств к существованию, такую всю несчастную. В конце концов, если два взрослых человека несколько раз переспят друг с другом, то это еще не означает, что они на веки вечные должны быть вместе!
— Ты забываешь о совместной поездке в Суздаль, — улыбнулся Данилов. — Посещение столь знаковых мест несет в себе некий сакральный смысл…
— Не пудри мне мозги! — вспылил Полянский. — Только твоих измышлений мне не хватало! Город как город…
— Не кипятись, умоляю, — Данилов поднял обе руки в успокаивающем жесте. — Я пошутил. Меня, знаешь ли, тоже кто-то преследует. Точнее, интригует…
Полянский внимательно выслушал рассказ Данилова и спросил:
— А трусы, стринги эти крокодильского цвета, были ношеные или новые? Ну, в смысле, надеванные?
— До такой степени я в них не всматривался…
— И не внюхивался?
— Нет. Но вроде как новые, только духами разило.
— Тогда это мужских рук дело! — уверенно заявил Полянский. — Женщина бы предварительно походила в них часок. Ты не представляешь, как тонко женщины чувствуют запахи других женщин, не духи, а именно запах… По собственному горькому опыту говорю.
— А вдруг побоялась? — возразил Данилов. — По ношеным вещам собаки легко находят их владельцев.
— Кто ж тебе разрешит в больницу псину провести! — хмыкнул Полянский.
— Можно встать у входа. Нюхастая собака и на расстоянии учует. Потом, звонила мне явно женщина…
— Пособница!
— Так ей можно было дать поносить эти стринги! Для правдоподобия…
— Ты ничего не понимаешь, Вова! Он мог дать поносить, но он не со-о-бра-зил сделать это! Следишь за моей мыслью? Мог, но не сообразил! Потому что мужик и в таких тонкостях не разбирается.
— Вообще-то, если кто и может хотеть сделать мне гадость, так это наш доцент Кулешов…
— Видишь, как все совпадает! — обрадовался Полянский. — Прав я! Ты не тяни, бери гада за жабры…
— И по морде ему, по морде, по морде! — рассмеялся Данилов.
— А потом — мордой об стол, об стол, об стол! — поддержал Полянский. — Он раскается и покается. И больше никогда-никогда не станет тебе досаждать!
— Работал я в тюремной больнице лепилой, [20] а после этого буду там лет пять санитарить.
— Почему? — не понял Полянский.
— Потому что осужденного, будь он хоть академик, ни врачом, ни фельдшером ставить нельзя. Только санитаром. Признаюсь честно — как-то не хочется. Там плохо, даже работать тоскливо, а уж отбывать… Ладно, давай сменим тему. Чем про всяких дураков, наших недоброжелателей, говорить, лучше расскажи, как обстоят дела у вас с Сашенькой…
20
Лепила — врач на тюремном жаргоне.