Доктор Данилов в кожно-венерологическом диспансере
Шрифт:
— Хрень какая-то, — Рогожкин погасил наполовину выкуренный «Парламент-лайт» и поднялся в лабораторию, разбираться.
Людмила Николаевна терпеть не могла, когда кто-то из других сотрудников (разумеется, кроме главного врача и его заместителей) вмешивался в лабораторные дела. К тому же после четвертой за сегодня чашки крепкого кофе у нее разболелась голова. Сама виновата — надо было в кофе коньячку капнуть или рижского бальзама.
Рогожкину даже не дали толком озвучить свои претензии.
— Людмила Николаевна, что-то подозрительно много «RW-положительных» сегодня. У вас все в порядке? — только и успел
Заведующая лабораторией славилась на весь диспансер своим умением заводиться с пол-оборота. Хорошее качество для автомобилей, мотоциклов и танков, но не очень хорошее для руководителей. Иногда лучше выслушать претензии самой, как говорится — из первоисточника, чем чуть позже выслушивать их в пересказе главного врача. С соответствующими выводами и последствиями.
— У меня всегда все в порядке, Евгений Викторович! — рявкнула Людмила Николаевна. — Потому что я ра-бо-та-ю! А не груши околачиваю, как некоторые! Сифилиса много, потому что вы совершенно не занимаетесь профилактикой! Вам же выгодно, чтобы заболеваемость была высокой, вы же зарабатываете на больных!
— Но…
— Идите и не мешайте мне работать, Евгений Викторович!
Рогожкин выматерился про себя и отправился со второго этажа на четвертый — к заместителю главного врача по медицинской части, надеясь хотя бы там найти понимание. И нашел, да еще так удачно — в самом начале разговора в кабинет Ирины Ильиничны вошла главный врач, только что приехавшая из окружного управления здравоохранения. Заинтересовалась, попросила начать сначала и так прониклась, что скинула свою норковую шубу прямо в кабинете заместителя и, не надевая халата, спустилась в лабораторию. Рогожкина поблагодарила за «бдительность» и велела возвращаться на прием, но тот, сделав вид, что послушался, пропустил начальство на пролет вперед и тихо пошел следом, чтобы послушать у дверей лаборатории, как главный врач станет лечить Людмилу Николаевну от излишнего самомнения. Душевные раны, нанесенные грубиянкой-заведующей, нуждались в окроплении целебным бальзамом.
Подслушивать у дверей не было никакой надобности — разъяренная Марианна Филипповна вопила так, что слышно было не только на втором этаже, но и на первом, и на третьем.
Данилов в это время возвращался к себе с первого этажа, из стола больничных листов, куда ходил ставить печати на справку в бассейн для Никиты. Справку выдала добрая доктор Зарусова из детского отделения. Сделала все как полагается — попросила номер Никитиного полиса, завела на него карту, сделала запись, сказала, что потом вклеит «липовые» анализы.
— У нас проверка идет за проверкой, — пожаловалась она. — Нас трясут, конечно, поменьше, чем детские отделения, но тоже никакой жизни нету. Уже и не знаю, к чему еще могут прицепиться, поэтому все стараюсь делать как положено.
— Ну, если это так трудно, то, может, и не надо… — смутился Данилов.
— Если мы друг другу помогать не будем, то как тогда жить? — ответила Зарусова, подписывая заполненный медсестрой бланк. — Поставьте печати и счастливо плавать вашему мальчику.
Услышав вопли, доносившиеся из лаборатории, Данилов в первый момент подумал, что там что-то случилось и нужна помощь. Однако, вслушавшись, понял, что это всего лишь начальственный разнос, правда, очень громкий.
— Студенты! Да что мне эти студенты,
— Учит уму-разуму! — прокомментировал стоящий под дверью Рогожкин.
— За что? — спросил Данилов.
— За дело!
— Можно было бы и не так громко, — заметил Данилов.
Подробности у скрытного Рогожкина он выспрашивать не стал. Неинтересно, да и все равно на ближайшем собрании, то есть завтра, все станет известно в мельчайших подробностях. Все узнают, что и как накосячила с анализами лаборатория и каким образом к этому делу оказались причастными студенты.
Отведя душу в лаборатории, Марианна Филипповна поднялась к себе в кабинет, надела халат, удовлетворенно хмыкнула, увидев, что ее шуба висит в шкафу на своем «законном» месте, и попросила Майю Борисовну разыскать доцента Левинскую, или если та уже ушла, то пригласить ассистента Фомичевскую.
Фомичевской пришлось выслушать гневную речь главного врача, содержащую угрозы вроде: «если вы будете трепать мне нервы, то не ждите спокойной жизни» или «еще один подобный случай, и я подниму такой шум на всех уровнях, что мало не покажется». В общем — стандартный набор угроз, сделанных от бессилия.
Кафедры главному врачу не подчиняются, выжить их по своему почину из диспансера, отобрав занимаемые помещения, невозможно. Да, конечно, можно попытаться своей немалой властью создать сотрудникам кафедры «невыносимые жизненные условия», но не надо забывать о том, что любая палка имеет два конца. Если «прессуешь» кафедру, то не жди от нее поддержки в сложных, а также в кляузных случаях. Сотрудники кафедры могут поддержать, дав положительную оценку качеству диагностики и лечения, проведенных в диспансере, а могут и, образно говоря, «смешать с грязью», раскритиковав все в пух и прах. Никогда не стоит портить отношения с людьми, которые по долгу службы могут заниматься оценкой твоей деятельности. И вообще, лучше жить мирно и дружно, выполняя заветы кота Леопольда.
На еженедельном собрании главврач ограничилась напоминанием:
— Уважаемые заведующие! Помните, что за поступки студентов, находящихся в вашем отделении, вы несете ответственность вместе с сотрудниками кафедры. Даже больше — потому что вы отвечаете за все, что в ваших отделениях происходит! Поэтому будьте любезны обращать внимание на то, что делают студенты. Да и на тех докторов, которые квалификацию повышают, тоже стоит обращать внимание, там ведь иногда такие кадры попадаются, как доктор Поздецкий из Петрозаводска.
Сотрудники оживились, большинство заулыбалось, послышались смешки.
— Что за доктор такой? — спросил Данилов у сидящей рядом с ним врача ультразвуковой диагностики Мамаевой.
— О! — Мамаева закатила глаза и покачала головой. — Это был такой перец, такой аферист! Приехал на курсы и с ходу наладил у нас подпольную продажу всякой лабуды — бобровой струи, медвежьей желчи, барсучьего жира. Перезнакомился с больными, у него хорошо получалось сходиться с людьми, разрекламировал свой товар и так развернулся… Сумками таскал каждый день. Вот такими!