Доктор Данилов в роддоме, или Мужикам тут не место

Шляхов Андрей Левонович

Ты вон акт перечитай да подумай, что из него можно выжать. Разве что выговор, да и то под вопросом. Другое дело, если бы я метила на какое-нибудь повышение — тогда бы меня это расстроило. А так… Пошли лучше ко мне, перекусим тем, что я для комиссии припасла.

В кабинете Ксения Дмитриевна кивнула на почетную грамоту «За заслуги перед городским сообществом и в связи с 20-летием со дня открытия», висевшую на стене, и призналась:

— Когда-то я гордилась наградами и переживала по поводу каждого выговора. А теперь мне все как-то пополам.

Старею, наверное.

Она почти не кривила душой.

Не успела Ксения Дмитриевна выставить на стол часть припасенных деликатесов, как в дверь постучали.

— Кто там такой вежливый? — громко поинтересовалась главный врач.

В кабинет заглянул Гавреченков.

— Ксения Дмитриевна, я к вам по поводу жалобы…

— Ты жалуешься или жалуются на тебя? — перебила Ксения Дмитриевна.

— Жалуются мне, — скромно потупил глаза Гавреченков.

— На кого?

— На приемное, Ксения Дмитриевна! Женщина поступает к нам по направлению женской консультации, госпитализация плановая, заранее согласованная со мной, а из приемного ее направляют в обсервацию…

— Значит — были на то причины, Алексей Емельянович! Просто так у нас в обсервацию не направляют.

— Какие причины, Ксения Дмитриевна? Я вас умоляю — все притянуто за уши! Гиперемия слизистых ротоглотки? Да если так взять…

Алексей Емельянович! — снова перебила главный врач, переходя на «вы». — Если у вас есть претензии, то потрудитесь высказать их на утренней конференции. По таким поводам бегать к главному врачу незачем! У вас все?

— Нет, не все. Ведь существовала договоренность…

— А что вы так волнуетесь? — Ксения Дмитриевна подошла чуть ли не вплотную к Гавреченкову и внимательно посмотрела на него. — Уж не ваша ли любимая поговорка: «Баба с возу — кобыле легче»? Так и радуйтесь, что нам с ней не возиться. Или я ошибаюсь? Может, у вас там меркантильный интерес имеется?

— Да что вы, Ксения Дмитриевна! — затряс головой Гавреченков. — Никакого меркантильного интереса. Просто ведь…

— Тогда иди работать, — махнула рукой Ксения Дмитриевна. — Без повода ее Гвоздев держать не станет. Получишь послезавтра свою клиентку в лучшем виде. А теперь иди с богом, дай мне пообедать спокойно.

Глава восьмая

ПОЧТИ ФАТАЛЬНАЯ АСПИРАЦИЯ

Перед операциями, проходящими под наркозом, пациентам запрещается есть. Очень часто им промывают желудок, чтобы тот гарантированно был пуст. Делается это не для того, чтобы желудок, случайно пронзенный скальпелем небрежного хирурга, не запачкал рану — доктора вообще не имеют привычки размахивать скальпелем, невзначай задевая все органы подряд. Например, во время операции на коленном суставе хирург вообще не приближается к брюшной полости, и тем не менее анестезиологи строго следят за тем, чтобы пациенты перед этим ничего не ели.

Делается это для того, чтобы предотвратить аспирацию желудочного содержимого: чтобы полупереваренная пища пополам с желудочным соком не попала в легкие. На фоне

общего «расслабления» во время наркоза содержимое желудка может попасть в рот, и уже оттуда, при вдохе — в трахею, бронхи и так далее. Хватит совсем маленькой дозы кислого желудочного сока (чуть ли не двух столовых ложек), чтобы у пациента развилась так называемая аспирационная пневмония — серьезное осложнение, часто заканчивающееся весьма плачевно. Кислота могла вызвать ожоги слизистых оболочек; от этого повышалась температура, учащалось сердцебиение, нарастала одышка и в конце концов развивался отек легких, который далеко не всегда удавалось купировать.

Светлана добросовестно не ужинала и не завтракала перед операцией, мужественно перенесла промывание желудка, но после, когда постовая акушерка дала ей несколько минут для того, чтобы сходить в туалет, достала из своей тумбочки шоколадный батончик и съела его так быстра, будто участвовала в соревнованиях. Сладкое всегда успокаивало Светлану, а сейчас нервы ее были на пределе, ведь кесарево сечение с удалением миомы — дело весьма серьезное. К тому же Светлана подозревала, что миома злокачественная.

Покончив с батончиком, Светлана предусмотрительно почистила зубы, после чего прочитала про себя «Отче наш» и легла на кровать. Несколькими секундами позже в палату въехала каталка, которую вели постовая акушерка и медсестра-анестезист.

— Лежите пока, — осадила анестезист Светлану. — Надо давление измерить.

Шоколадный батончик сработал; несмотря на волнение, давление оказалось в норме: сто тридцать пять на восемьдесят.

— Прекрасно, — похвалила анестезист. — Можно ехать…

Операция прошла на удивление гладко. Никаких неожиданностей, никаких осложнений. Новорожденный мальчик (рост — пятьдесят три сантиметра, вес — три килограмма восемьсот грамм) сразу же завопил, показывая свою любовь к жизни.

— Ну прям военный! — восхитилась операционная сестра.

— Почему? — удивился Гавреченков, заканчивая осматривать матку.

— Красивый, здоровенный!

— Логично, — одобрил Гавреченков.

Сегодня он вел себя на редкость добродушно и не злобиво, и операция проходила быстро и без осложнений. Миома, а точнее, миоматозный узел, крепился к стенке матки тонкой ножкой. Чтобы снизить риск кровотечений, Гавреченков вколол в основание узла питрессин — препарат, сужающий кровеносные сосуды.

Захватив ножку узла зажимом-коагулятором, Емеля выждал пару минут, чтобы коагуляция прошла как следует, после чего левой рукой покрутил узел, одновременно надсекая ножку узла ножницами, которые держал в правой руке. Не прошло и двадцати секунд, как красный блестящий миоматозный узел шлепнулся в отдельный лоток. После операции его ткани отправят на гистологическое исследование, чтобы узнать, есть ли злокачественные изменения.

— Ну как там дела, Фаина Равильевна? — спросил Гавреченков у анестезиолога Ахметгалиевой, которой во время операции не сделал ни одного замечания.