Доктор Есениус
Шрифт:
Хозяева и гости улыбаясь слушали Бахачека. Страдальческое выражение его лица всех развеселило.
Вице-канцлер пригласил гостей проследовать в столовую, где были накрыты два стола.
У дверей застыло трое слуг: один — с кувшином, другой — с большой миской и третий — с полотенцем. Помыв руки, гости сели: с одной стороны каждого стола — мужчины, с другой — женщины. Посреди, между обоими столами, был поставлен маленький стол для двоих: для вице-канцлера Михаловица и его жены Уршулы.
Есениус сидит между Бахачеком и Кампанусом.
Только женщина может оценить все хлопоты, связанные с приготовлением подобного пира. Мужчина обратит внимание на количество и разнообразие блюд, оценит как знаток пиво и вино, но все остальное ускользнет от его внимания. От женского взгляда не скроется ничего.
Гирлянды из барвинка по краям скатертей, — горы фруктов в вазах, порядок расположения приборов — ничто не ускользнуло от внимания пани Марии. Наибольшее удивление гостей вызвали два великолепных произведения кондитерского искусства: на одном столе возвышалась сделанная из марципана и всевозможных цветных сладостей Староместская ратуша, на другом — пражский Тынский храм.
Не успела пани Мария все рассмотреть, как явились слуги с суповыми мисками. Едва слуги поставили их на стол, хозяин поднялся, за ним остальные — и живой разговор, царивший за столами до этой минуты, сменила громкая молитва.
Когда все снова уселись и принялись за еду, четверо музыкантов, сидевших на деревянном возвышении в углу столовой, взялись за инструменты — две скрипки и два рожка, — и пир продолжался в сопровождении музыки.
После мясного супа наступила очередь рыбного.
Когда после рыбы подали индейку с горошком, Бахачек предупредил Есениуса:
— Надеюсь, вам уже знакомы здешние распорядки: мяса будет еще много. Берите только то, что вам нравится, и ровно столько, чтобы вы могли съесть и другие блюда.
Это было весьма полезное предостережение, потому что после индейки принесли пирога, а потом поросенка с хреном. И опять пироги.
Пани Мария вскоре отложила прибор, да и Есениус был уже сыт. И, когда ему предложили гуся с острыми приправами» он только с сожалением посмотрел на него, а на баранину в уксусе даже не взглянул. От всех блюд попробовал, наверное, только Бахачек.
Четыре часа длилась эта трапеза. Было произнесено много торжественных речей. Первую здравицу возгласил пан Вацлав Будовец из Будова, прозванный «Козья бородка». Он восхвалял заслуги хозяина, особенно его усилия защитить истинную веру от ее врагов. После него вице-канцлера приветствовал по-немецки граф Иоаким Ондрей Шлик. Он говорил о заслугах Михаловица при «федровании» — защите государственных интересов королевства чешского. Потом встал Кампанус и прочел по-латыни свою торжественную оду. Ода была длинной, в ней Кампанус так превозносил вице-канцлера, будто тот уже умер.
Вице-канцлер благодарил ораторов сердечным пожатием руки и выпивал с каждым
— А теперь, дорогие господа, кто имеет охоту к танцам, пусть соблаговолит перейти в соседнюю залу.
Есениус и Мария пошли к танцующим. По обычаю, на первый танец муж пригласил свою жену и, получив согласие, поцеловал ей руку. Когда же начался следующий танец, он охотно уступил свою жену лучшему танцору, а сам вернулся в столовую. И тут к нему обратился пан Будовец, с которым до сих пор он не был знаком.
Это был старик весьма почтенного вида, который, даже если молчал, обращал на себя внимание. Оратор он был знаменитый, и слушать его было одно удовольствие. Неудивительно, что в 1603 году, когда Будовец первый раз выступил на церковном соборе, он так пронял присутствующих своим огненным словом, что многие не удержались от слез.
Правда, он настроил против себя императора, который сказал, что придет день, и Будовец ответит суду за свои дела. Но враждебное отношение к нему императора только повысило уважение и любовь других протестантов к Будовцу.
Обращаясь к Есениусу, пан Будовец пренебрег каким бы то ни было вежливым предисловием, даже лицо его не приняло приветливого выражения, напротив — он бросил на доктора взгляд исподлобья и проговорил:
— Так, значит, это вы тот арианин, исповедник огня?
Есениус улыбнулся, потому что принял слова старика за шутку. Он знал, откуда дует ветер. Все дело в «Зороастре». Ему даже немного льстило, что Будовцу известно его философское сочинение.
— Да, это я. Только я не арианин.
— Хотелось бы мне поговорить с вами об этом, — сказал Будовец, садясь рядом с Есениусом. — Значит, вы не считаете себя арианином? — продолжал Будовец. — Но ведь Зороастра — главный представитель арианской веры. А вы посвятили ему целую книгу.
— Да, я написал о Зороастре книгу, но это не совсем оригинальная работа. Я основывался на Патрицци, — объяснял Есениус, немного удивленный осуждением старика. До сих пор он слышал об этом своем произведении только хвалебные отзывы.
— Дело не в том, является ли зороастровская философия, которую вы там проповедуете, оригинальной или заимствованной. В любом случае это наука вредная, противоречащая основам христианского вероучения.
Будовец строго и гневно посмотрел на Есениуса. В религиозных вопросах он был неумолим.
— Я старался согласовать с христианством учение Зороастры, — спокойно ответил Есениус.
— Невозможно соединить огонь с водой, — с горячностью воскликнул Будовец. — Не может быть согласно с христианским вероучением то, чего нет в Библии. А укажите мне в Библии такое место, где говорится о том, что наша земля была сначала жидкой и огненной и что только постепенно она охлаждалась и становилась твердой. И что в земных глубинах и поднесь имеются остатки этого огня… А именно об этом твердите вы в «Зороастре». Разве не так?