Доктор Ф. и другие
Шрифт:
— ...Ну вот, видишь, друже Леденцов! А ты все говоришь — Бога нет!
— Да ты, Двоехорыч, погоди больно-то радоваться. Вымпел — что?! Нынче дали, завтра отымут. А насчет очередного звания — покамест еще по инстанциям пройдет! Знаю я их! Околеть успеешь!
— Оно правда! Оно конечно!.. Только извини, друже, за сало за твое премного благодарен, а пост я все-таки доблюду. Вот разве огурчика...
— А кишки-то не сводит?.. И физия у тебя, смотрю, какая-то фиолетовенькая, навроде той папки.
— Ох, и не говори! У меня ж язвенная болезнь, — заново не открылась бы... И там, в холодной, что-то, видимо, внутри
* * *
...Лайма, причесанная, свежая, в невесть откуда взявшемся у нее алом шелковом халате, подчеркивавшем стройность ее фигуры, заглянула в спальню:
— Сережа, уже не спишь?.. А к тебе тут пришли. «Гюнтер», и с ним еще какой-то. Давно ждут, но велели не будить, пока сам не проснешься... Тебе кофе?.. Не торопись, они сказали — подождут сколько надо...
— ...Превосходно! — сказал колобок-Гюнтер, когда минут через десять я, умытый, свежевыбритый, вошел в кабинет. — Стало быть, мы можем приступить...
Он, как и в прошлый раз, сидел в крутящемся кресле у письменного стола. Рядом стоял и изучающе разглядывал меня длинный и тонкий, как стрелка зеленого лука, с козлиной бородкой субъект в старомодном костюме с коротковатыми несколько рукавами пиджака. Глаза у него были бесцветные, как у замороженного судака. Вообще эти двое были как будто нарочно подобраны, чтобы подчеркивать некоторую, в определенном смысле, законченность друг друга: козлобородый с судачьими глазами — доведенную до совершенства сферичность Гюнтера, а тот, в свою очередь, — его идеальную вытянутость и пикообразность.
— Разрешите вам представить: Готлиб, — указал Гюнтер на Длинного.
Тот поклонился мне весьма учтиво.
— Ждем вашего пробуждения уже второй час, — продолжал Гюнтер — Не хотелось проявлять бесцеремонность, однако время все-таки — вещь ценная, так что, если вы не возражаете, пожалуй, приступим... Полагаю, это будет небезынтересно и для вас, ибо я попросил нашего друга Готлиба развеять ваше неведение относительно большинства аспектов миссии, коя вам предстоит...
Затем некоторое время они переговаривались между собой на каком-то вовсе не ведомом мне языке; тут проявилась снова их полнейшая несхожесть: если сферический Гюнтер старательно отщелкивал слова, то стрельчатый Готлиб растягивал их, будто напевая своим неплохо, кстати, поставленным тенорком.
— Ах, простите, мой друг! — наконец снова повернулся ко мне Гюнтер. — Немного увлеклись. Мы с коллегой Готлибом обсуждали, до какой степени стоит вас посвящать. Я настаивал на том, чтобы эта степень была максимальной, не хочу, чтобы вас использовали втемную. И, кажется, мне, finalement [В конце концов (Фр.)], удалось его на сей счет убедить... Готлиб некогда был педагогом, так что, полагаю, он изыщет способ изложить все более чем доходчиво.
Ответом Длинного снова был учтивый поклон.
Я было задумался, что бы такое мог преподавать этот козлобородый и отчего-то заключил, что математику. Даже прикинул, какую бы кличку он мог носить, но дальше прозвища «Козел» фантазия у меня не двинулась.
Размышления мои на сей счет прервало дребезжание, опять раздавшееся из кармана Гюнтера.
— Hello !.. — сказал он в трубку . — Oh, is thet you, sir?.. Yes, I underestand... And when is lord Grey giving this supper?.. The weather seems to be, quite good, the planes, I hope, can fly... Tell them —I’ll come by seven o’clock... Olaf has not left London yet?.. Perfectly, wait for me in London! [Алло!..
— Неужто сам лорд Уиндмайер? — с пониманием спросил Готлиб.
— Он самый, едри его... — отозвался Гюнтер, убирая мобильник в жилетный карман. — Сами ни черта не могут! Право, как маленькие!.. Придется вылетать... — И с этими словами он в самом деле вылетел, ибо другого способа покидать кабинет, видимо, не знал.
2
Большая колесница — для того, чтобы ее нагрузить.
Ей есть куда отправиться.
Из китайской «Книги Перемен»
...как-то сразу, без временного промежутка обнаружив себя уже сидящим в кресле, которое только что занимал колобок-Гюнтер, а Готлиб, заложив длинные руки за спину, расхаживал взад и вперед по кабинету и выводил своим приятным тенорком:
— ...из чего мы должны сделать со всей очевидностью вытекающий вывод, что: а) мир наш в своем развитии имеет некую предначально заданную цель; б) цель эта, если когда-нибудь и была кому-либо известна, то к настоящему времени утеряна... Почти утеряна, скажем так. Наконец, в) не ведая цели, мы в каждом своем поступке, в каждом движении подобны вязнущему в болоте: ему кажется, что он помогает себе выкарабкаться, но в действительности своими трепыханиями лишь помогает трясине поскорей засосать себя. Не взыщите за излишнюю метафоричность, но без нее в этом разговоре нам, пожалуй, не обойтись никак — уж больно о тонких материях предстоит вести речь... Вижу, у вас уже возникли некоторые вопросы; что ж, задавайте их по ходу дела, я постараюсь ответить, если, разумеется, смогу.
Жалея, что каким-то образом упустил начало разговора (кстати, как такое могло получиться, трудно было понять), я ляпнул сходу:
— И что же это за цель?
Стрельчатый экс-педагог поморщился:
— Ах, любезный, вы хотите сразу же заглянуть в самый конец никем еще не прочитанной книги, тогда как мы не успели перелистнуть первую страницу! (Из чего я сделал для себя утешительный вывод, что пропустил я совсем немного и, вероятно, все же не самое главное.) Такая торопливость чрезмерна, — продолжал Готлиб, — тем более что последняя страница, если когда-либо и будет прочтена, то не иначе как с вашей помощью. Быть может, все-таки начнете с чего-нибудь попроще?
— Хорошо, — сдался я. — Тогда... раз уж вы начали с метафор... Вы сравнили наш мир с человеком, вязнущем в болоте; что же вы понимаете под болотом, в таком случае?
Он явно был удивлен моим непониманием.
— Ясно же — все наше бытие. Весь ход вещей, которому мы, увы, не в силах противостоять... О, со временем вы, наверняка, поймете, видимо, мы начали с чего-то чересчур отвлеченного. Виноват!.. Нет, я имел в виду вопросы, которые, конечно, возникали у вас во время пребывания в этом заведении. Они не могли не возникнуть! Давайте, давайте! А я попытаюсь — в меру моих скромных сил...