Доктор Ф. и другие
Шрифт:
— Признаться, не совсем...
— Предположим, усилиями всей этой своры, — она кивнула наверх, в сторону винтовой лестницы, — или кого-нибудь еще Тайна всплывет опять и будет в очередной раз кому-то преподнесена на блюдечке. Не самая большая беда, если заполучивший ее окажется чрезмерно осторожным, как тот же Павел, или даже таким радикально осторожным, как Николай. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что она окажется в распоряжении кого-то слишком самоуверенного, возомнившего без оснований, что, в самом деле, все по плечу. Эдакому горе-удальцу с широким размахом!.. Ну, например... Кому-то же не оставившему
— Если сегодня, при нынешних возможностях... — пробормотал я.
— Вот именно! — подхватила она. — Слава Богу, понял наконец!
На некоторое время я задумался, потом спросил:
— А они там что, этого не понимают? — и в свою очередь кивнул наверх, имея в виду, разумеется, не только потасовку в кабинете апартаментов, все еще, судя по отдаленному грохоту, видимо, продолжавшуюся там, но и сферы повыше, если таковые существовали.
Лиза вздохнула:
— Не знаю... Пока вряд ли даже задумываются. Идет обычная борьба амбиций: кто кого опередит, кто первым отрапортует, кто все урвет?.. В этой ситуации меня одно только обнадеживает: они все-таки, я думаю, совсем не дураки. Даже Снегатырев, несмотря на свой обманчивый вид. Не говоря уж об Оресте Северьяновиче, в особенности о Готлибе с Гюнтером, а тем более о тех, кто над ними. Я уверена — по крайней мере, понимают вот что: отрапортовать, получить награды — это одно; а вот все довести до конца — совсем иное. Тут никаким, быть может, наградам не возрадуешься. Ордена орденами, а жизнь—то дороже... Хотя — кто их, конечно, знает? У них у всех так своеобразно устроены мозги... Но — вот что я заметила... Как вам кажется — они в самом деле так уж страстно жаждут завладеть этой Тайной?
Вопрос меня несколько удивил.
— Конечно, — сказал я. — По-моему, это единственное, чего они и хотят. Иначе...
— А по-моему, — с жаром перебила меня Лиза, — это как раз то, чего они хотят меньше всего на свете!.. Ты сколько времени уже здесь?
— Почти три месяца...
— Немало!.. И о чем-нибудь тебя за все это время расспрашивали?
— Пожалуй — нет. Больше сами рассказывали...
— Видишь! А меня они уже второй год как держат при себе! И — то же самое! Думаешь, если бы хотели — не вызнали бы ничего? Уж не сомневайся, перед средствами они бы не остановились, я успела их изучить!
— Имеешь в виду пытки? — Я поежился не столько за себя, сколько за нее. Какой хрупкой казалась она в этот миг! Почему-то чувствовал перед ней свою вину — какую-то изначальную, заведомую вину крепкого и сильного человека перед слабым и хрупким.
— Если бы понадобилось — то и пытки, — спокойно сказала она. — Только вряд ли понадобилось бы. У них имеются гораздо более совершенные средства. Столько лет на них целые институты работали!
— »Сыворотка правды»? (О чем-то эдаком я, кажется, в книжках читал.)
— Например... Да мало ли что! Боюсь, мы и представить себе
Теперь она выглядела совсем беззащитной. Хотелось присесть с ней рядом, обнять. Но я пока не мог решиться. Вместо этого мой язык бессмысленно трепыхался, как детская погремушка:
— Но ведь я... да, наверно, и ты тоже... ведь мы, пожалуй, толком-то и не знаем ничего. Сама же говорила — мы сами не знаем, что мы знаем.
Я видел, что ей уже надоело объяснять такие простые с ее точки зрения вещи.
— И это для них, думаю, не было бы проблемой, — устало ответила она. — Что им стоит прокачать подсознание? Все выковыряют, будь уверен! Узнают то, что и нам самим не ведомо, ухватят любую самую подспудную мыслишку, не важно, осознанную или не осознанную! У них по этой части знаешь какие спецы! Афанасия видел? Думаешь, зря они держат у себя эдакое пугало? А он, я как-то слышала, между прочим, способен за две тысячи километров подсмотреть и пересказать чужой сон. Так что, сам понимаешь, Сереженька, — если бы они действительно захотели...
— Значит, по-твоему, в самом деле — просто не хотят?
— А у тебя какие-то другие объяснения?
— Да нет, наверно... — пожал я плечами. — Тогда, может, объяснишь — почему так?
— Сам еще не догадался?
Я попытался сделать насколько мог глубокомысленный вид, от чего едва ли, впрочем, стал выглядеть хоть капельку умнее; во всяком случае, сообразительности мне это ничуть не прибавило.
— Неужели не понимаешь? — воскликнула она. — Да потому что они смертельно нас боятся!
— Нас?..
Вероятно, вид у меня большей осмысленности не приобрел. Лиза вздохнула, набираясь терпения.
— Конечно, — сказала она. — То есть, конечно, не нас самих — а того, что внутри нас.
— И что же в нас такого смертельно опасного? Змеиный яд, что ли?
Шутка не получилась, во всяком случае, улыбнуться Лиза и не подумала.
— Боюсь, кое-что гораздо страшнее, — совершенно серьезно сказала она. — Надеюсь, тебя и на этот счет немного здесь просветили. Вспомни-ка, что случилось с теми, кто был так или иначе причастен к этой Тайне?
Я попытался припомнить все, что поведал мне давеча козлобородый Готлиб.
— Вроде бы... — проговорил наконец, — многие из них умерли...
— Да не многие, — вклинилась она, — а попросту все! Все, кому не должно было к этому прикасаться! По той или иной причине — но все они в очень скором времени покинули наш бренный мир! Думаешь, им... (опять был кивок туда, наверх) обо всем этом не известно?
— Но мы-то с тобой, — попытался вставить я, — пока что мы... вроде бы... все еще в этом, в бренном... — и снова Лиза меня перебила:
— Насчет нас — особый разговор, вернемся когда-нибудь и к нему... А насчет них... Как ты думаешь — похож кто-нибудь из них на человека, желающего собственной грудью заткнуть амбразуру?
Явственнее всего я представил себе широкую грудь Корнея Корнеевича, более приспособленную для ношения иконостаса орденов, и только помотал головой.
— Вот и я так думаю, — кивнула Лиза. — И в Администрации тоже вряд ли похожи.
— И зачем тогда мы им нужны?
— Вообще-то — не зачем. Но, не забывай, у них приказ, ослушаться которого они просто не могут. И потом — наверняка, обещанные ордена...