Доктор Кто. Безмолвных звезд движение

Абнетт Дэн

Холод был нестерпимым. Он таил в себе угрозу, а не обещание – что бы там ни говорили Билл Рокот и остальные. Зиме давно следовало уйти, но она становилась лишь злее. Веста жила на свете восемнадцать лет, но только в последние три года узнала, что зима может быть белой – и с каждым разом все белее.

Когда девушка сняла с крючка пальто, руки в перчатках онемели окончательно. За дверью клубились серые сумерки, слегка подсвеченные серебристым снегом. Веста отыскала ботинки и маленький горшок с домашними цветами, приготовленными с вечера. Затем ее пальцы ощупали крепкую двухметровую жердь, увенчанную садовым ножом. Летом она служила для подрезки ветвей, но теперь приобрела

новое назначение: как говорила Белла, лучше узнать, глубок ли снег, прежде чем поставить в него ногу. Снег иллюзорно искажал ландшафт, маскируя ямы и пригорки. Казалось, он только и ждет, когда ты провалишься в какую-нибудь дыру, вывихнешь лодыжку и замерзнешь насмерть, дожидаясь подмоги.

Конечно, им говорили не выходить из дома в одиночку – особенно до рассвета и после заката, но это была обычная стариковская тревога. В деревне любили рассказывать про существ, которые скрываются в чаще, но такие побасенки предназначались для неразумных детей. У Весты были дела поважнее. Пусть старые псы пасут своих овец.

Взгляд девушки остановился на имени над ее крючком: «Харвеста Флоринс». Рядом – имя Беллы. За ним – пустой крючок. Белла не любила сантиментов: она была старше, а следовательно, умнее. А вот Весте Флоринс следовало поторопиться, если она не хотела опоздать на встречу.

Шонс Плуграйт сделал им металлические набойки на ботинки. Билл Рокот, Избранный, разрешил Шонсу пустить на обувь остатки корабельной обшивки – хотя, по правде сказать, осталось от нее не очень много. Каждый вечер, засыпая, Веста надеялась, что утром ей не придется засовывать ноги в эти колодки.

Но увы.

Ночью опять выпал снег, укрыв собой уже подмерзший наст и сделав очертания двора обманчиво-закругленными. Небо над ним переливалось всеми оттенками синего – такого же синего, как глаза Беллы. За горизонтом медленно разгорался рассвет, и Весте казалось, что она может пересчитать все звезды до единой. Крыши и трубы Белуги, запорошенные снегом, ярко выделялись на фоне кобальтового неба. За ними чернели голые деревья и постепенно восходящие горы Формеров. Облака дыма, струящиеся из труб на их вершинах, призрачно светились в темноте. Формеры располагались гораздо выше, чем дома морфов, а потому солнечные лучи каждое утро озаряли их первыми.

Веста включила солампу и, подвесив ее на жердь, осторожно двинулась по двору. Металлические набойки с хрустом ломали непрочный наст. Одной рукой девушка всаживала жердь в снег, а другой пыталась удержать ворох длинных юбок. В отдалении залаяла собака. Из коровника за домом Флоринсов донеслось заунывное мычание.

Веста свернула на Северную тропу, которая огибала колодец, а затем карабкалась в Леса, скрытые в тени Формера № 2.

Дорога давалась с трудом. Небольшое удовольствие – семенить по земле, которая вот-вот грозится поглотить тебя с головой. Ноги уже ныли от напряжения. Веста на минуту остановилась и бросила взгляд на речки, которые еще осенью вращали колеса мельниц. Теперь они сверкали, будто застывшее стекло, – полосы совершенной неподвижности на границе между ночью и утром.

Входя в Леса, Веста уже понимала, что не успеет вернуться до того, как Пастырский колокол призовет жителей ее рассадника к ежедневному труду. Ничего, она сможет доделать работу после вечернего отбоя. Веста знала, что односельчане отнесутся к ее слабости с пониманием: обычно ей прощали час-другой в год.

Леса были укутаны тишиной. Деревья толпились вокруг, словно молчаливые стражи в белых шапках. Осень украла у них листья, но зима возместила пропажу теплыми снежными накидками. Солампа Весты начала мигать – заряд

был на исходе. Впрочем, это уже не имело значения: воздух светлел на глазах. Голубое небо и белый снег постепенно окрашивались бликами восходящего солнца.

Внезапно Весте показалось, что за ней кто-то идет. Но вокруг царило совершенное безмолвие, и девушка списала все на игру воображения.

Кладбище располагалось в самом сердце Лесов – заповедный кусочек земли, средоточие тишины и покоя. Терпение почиталось среди морфов величайшей добродетелью, и здесь лежали наиболее терпеливые. Каждую могилу отмечал простой камень с надписью такой же четкой и безыскусной, как в прихожей Флоринсов.

Вот где спали бывшие хозяева опустевших крючков. Многие годы их хоронили здесь по соседству с другими семьями морфов. Мать Весты умерла так давно, что девушка ее почти не помнила. Тем не менее, проходя мимо камня с ее именем, Веста коснулась его со словами приветствия.

Сегодня она пришла к отцу, Тайлеру Флоринсу, которого унесла четыре года назад лихорадка. Он видел, как становятся холоднее зимы, и нередко ворчал из-за этого домашним, – хотя не дожил до настоящего льда и снега. Веста задумалась, чувствует ли он их теперь, туго спеленатый промерзшей землей. Отец всегда находил повод для беспокойства – и, разумеется, самую сильную тревогу вызывало у него будущее дочерей.

Веста нагнулась к могиле и отряхнула снег, почти скрывший его имя. Затем достала принесенные с собой цветы и поставила их в банку под камнем. Сегодня у отца была четвертая годовщина, и Веста тихонько рассказала ему, как скучает, не забыв добавить пару слов про сестру и новости рассадника.

Издалека донесся звон Пастырского колокола. Девушка поспешно склонила голову и попросила Пастыря присматривать за отцом, где бы он сейчас ни был. Затем Веста поднялась на ноги и, отряхнув юбку от снега, заторопилась обратно к дому.

Небосвод все еще был усыпан звездами. Внезапно одна звезда, мерцавшая над черными силуэтами деревьев на востоке, словно сместилась. Веста замерла и прищурилась. В рассаднике давно ходили слухи о бродячих звездах. Даже Белла признала, что однажды видела такую. Старики говорили, что это дурной знак, предвещающий наступление лютых холодов, но Веста находила в нем своеобразную загадку. Звездам полагается висеть на месте, а не летать по небу, как им вздумается.

Звезда медленно и бесшумно описала дугу и скрылась за деревьями. Веста бросилась за ней, надеясь взглянуть на чудо еще разок.

Тогда-то она и заметила следы.

Девушка почти перешагнула их. Отпечатки были так глубоко вдавлены в снег, что из-за теней казались черными, точно деготь. Цепочка следов тянулась с севера, пересекала Леса в самой их сердцевине и уходила дальше к Формеру № 3.

Это были самые большие следы, которые Веста видела в своей жизни – даже больше, чем у Джека Перекопа, а он лепил металлические набойки куда придется. Но девушку поразил не только их размер – длина шага тоже была огромной.

Веста остановилась и лихорадочно принялась искать объяснение увиденному. Может быть, следы подтаяли и расплылись?

Но на улице было морозно. Снег выпал всего несколько часов назад, и солнечные лучи не успели бы его растопить. К тому же Веста могла поклясться, что за ней из Белуги никто не шел – по крайней мере, не в северном направлении. Но следы были свежими: Веста легко могла указать, где пятка, а где носок.

Получалось, что незадолго до нее здесь прошел настоящий великан. Если бы Веста не задержалась у отцовской могилы для молитвы, то наверняка бы его повстречала. Их пути в точности пересеклись.