Доктор Сакс

Керуак Джек

Кольцо смыкается, вечно продолжать нельзя —

Пыль надает вниз головой, а затем складывается под низом —

Доктор Сакс совершил особое путешествие в Теотиуакан, Мексика, чтобы особо поизучать культуру орла и змея — ацтекскую; вернулся груженный данными о змее, а о птице ничего — В величественных глыбостенах Пирамиды Куидадела он увидел каменные змеиные головы с Блейковыми подсолнушными воротниками — они щерились из преисподней с тем же жеманным ужасом, что у фигур Блейка, круглые глазки-пуговки над прогнатическими арками челюстей, внутри глыгдырка, кость Ухмылки Камня — прочие головы, очевидно, были орлиными, с тем же бусиничным рептильным безыменуемым ужасом — (на продуваемой ветром вершине Пирамиды Солнца, вот только что, оторвав взгляд от своих дел у бельевых веревок миссис Шошатль, что машут в нижних слоях того же ветра, я заметил крохотное движение и сонный трепет жреца на верхотуре — он вырезал сердце у какой-то жертвы в ознаменование начала еще одного 20-дневного празднества для своих сует, процессию треплет ветром на откосе, она ждет, когда он закончит, — кровь, бьющееся сердце, преподносится солнцу и змею —)

Я видел кинокартину «Торговец Хорн» [96] , почернелый от бегунов холм в буром поле Африки — «ля-си ля-до, ля-си ля-до», они выбегали из-за круглого склона зверской ордой, все машут своими муравьиными копьями и верещат под диким солнцем Африки, кошмарные черные кучерявыши из буша, не говоря уж о пустыне, они носили на грудях грязные кости, волосы у них торчали на фут, как нимбы Блейкова Змея, и они потрясали копьями и подвешивали вверх тормашками людей на крестах в кострах — холм в точности

напоминал холм фермы из сна, на вершине Бридж-стрит, где я увидел, как тот Замок высится серым дымом — через его голую лысую верхушку (в кино вот она) переваливала эта масса вопящих демонов с их зубами и бамбуками — с их засухой — Я был убежден, что близок конец света, а демоны эти нагрянут, перевалив через такой вот солнечный холмик во всякий городок и город Соединенных Штатов, я считал, что они бессчетны, как муравьи, и изливаются из Африки бешеными караванами вверх по стене и вниз по суматошной стороне — взволненья и армии извергов потоками проливаются по всему свету, воя «ля-си ля-до, ля-си ля-до, ля-си ля-до» — Мне казалось, грянет засуха, земля пересохнет, Лоуэлл и весь мир обратятся в ничто-бесплодность, а все вымрут от голода и жажды до смерти, и будут взывать, рыдая, к дождю, как вдруг через этот сожженный до золота холм под роями вздутобелых огромноблаков, перегибаясь в полудне голубой вечности, на которую я буду глазеть с террасы земли, лежа на спине с травинкой в зубах… грянет гигантская первая шеренга гуджерявыджей, размахивая антеннами, как полчище тараканов, а за нею вторая шеренга, сплошные волны прольются, все измятые, через холм верещащим дикарством и черным, затем целиком.

96

«Торговец Хорн» (Trader Нот, 1931) — приключенческий фильм американского режиссера Вудбриджа Стронга Ван-Дайка-мл. (1889–1943) по мотивам книги «Торговец Хорн: поразительные приключения молодого человека в Экваториальной Африке XIX века», написанной торговцем слоновой костью Альфредом Алоизиусом Хорном (Смитом, 1861–1931).

Этого хватало, чтобы прогнать меня в панике опрометью из моего собственного рассудка — в детстве я был бояка.

Посему легко было увидеть Замок на том холме и пророчествовать Змея.

ДОКТОР САКС (шагая в лунном свете с его саваном, сверхъестественный моцион у лунноветви, задумчиво поднеся посох к челюсти) (лицом к белым коням лунной ночи на горизонте) (пещеры тьмы и долгих власов дальше на Востоке) «Ах — встрепенется ли когда-нибудь мой плащ и затрепещет ли во тьме, и великий ветер Сатаны воспрянет от земли с его — фу! — Стало быть, встречай… что я посвятил свою жизнь поиску и изученью Змея… ибо нет — эти смертные, что здесь вою– ют с часом своего сна традиционными крыльями ангелов… и мычат свои шапочки, они же хлопочки — эти Лоуэлл, эти уровни смертности — дети, бурый покров ночи — встречай, что я оберегаю их от ужасов, коих знать им не дано — а коли познают, пафф, угловатистые поездки, что мне придется предпринять, дабы упростить себя, завершают Миссию Идеала. Пет (стоя теперь сурово и спокойно на второй базе в Час ночи) — Я просто прыгну в пропасть.

Они считают, пропасти нет?

Ах!» — (ибо внезапно он видит меня и прячется).

КНИГА ПЯТАЯ

Потоп

1

Доктор Сакс стоял на темном берегу, на карнизе над водами — был март, река вздулась, плавучие льдины громыхали о скалу — Нью-Хэмпшир изливал свои потоки к морю. Тяжкие снега растаяли за внезапные мягкие выходные — фривольная публика лепила снежки — бегунки шумели в канавках.

Доктор Сакс, крепче придерживая саван на плече, издал тихий смех под рев вод и шагнул ближе к краю —

«Теперь потоп принесет остальное», — пророчествовал он. Сейчас он едва ли виден, ускользая прочь меж деревьев, к своей работе, его «муи-хи-хи-ха-ха» отплывает назад погребально и ликующебезумно, Доктор кинулся к работе отыскивать свои паучиные соки и летучемышиные порошки. «День Великого Паука», он настал — слова его звенят под Мостом Муди-стрит, а он тем временем поспешает к своей хижине Дракутских Тигров — одна осиротелая сосна стоит над его домом-дрогами, куда он, с дверехлопом, исчезает, точно чернила в чернильную ночь, его последний хохот тянется к любому подозреваемому уху в марте — слабо в воздухе, следом за смехом вы слышите отдаленный тупой рев вздувшейся реки.

«Река! река! что ты пытаешься сделать!» — ору я на реку, стоя на карнизе средь кустов и валунов, подо мной огромные плавучие льдины либо скользят глыбищами через скальную запропруду в холокосте, либо безмятежно вплывают во временно темные утопномуты, либо бьются квадратно и бодательно головой о погребальные дроги скалы, за бортом берега, о скальную броню земли в Долине Мерримака — Бойня проливных дождей в снежном потопе. «О роза севера, спустись!» — моей душою вскричал я реке —

И с мостика на северном фееместе, где река шириной в 30 шагов — где-то там, вдали, севернее озера Уиннепесоки, к северу от провалов в Белых горах, Мерримак проходил через младенческую детскую фазу начала от невинного болбопузырья среди Песчаных сосен Сэнди-Пайнз, где сказочный народец мычал вокруг Дитяти Мерримака — с маленького увешанного моста мальчик-любовник в сказке Ханса Кристиана Андерсена уронил в поток розу — то была субботняя ночь, и его маленькая Гретхен отказала ему и пошла на свиданье с Рольфо Мяско — Мальчик-Герой разгромлен, он больше никогда не увидит ее рубиновых губок, не намацает заначку у нее в панталинах, никогда не узрит звезд, сияющих на мягкой смазке ее бедер, он опустился до того, что роет ямы в земле и сует туда до крови, вот и выбросил он розу — Роза предназначалась мэри — и вот она спускается по Долине Мерримака — следом за этим вечным руслом — мимо Пемигавассета, мимо Уиэра, мимо уитисватой жути, мимо стихов ночи.

СТИХИ НОЧИ

Так падает покров дождя, растаяв От арф; так арфа золотеет, Молотом скована, окатанная златом В карамели, Громадой размягченная. Шатер усталый ночи весь в дожде, Что льется звездами вдоль стен, В златом герое верхних атмосфер Открылась течь неясности, от коей Все небеса предпали. Так головасты подрастают И квачут лягухи большие В грязи под Древом Мая. И костыляет Лень Кобень, Доктора Сакса давняя жена, Всякой дряни его предпочитая. Майбелль Головокруг, девица многих Причуд, качает обезьянью свою тень В платах полночной свистопляски; Вал головастикова мая, Пляска аллей, затопленных водой, И треснул Замок под своей землею, Базальтовый и вздорный Морицик В промозглости воспламеняет фрузы. Даббели-ду, даббели-дак, У хоровода крак. Хорозвеняй, кольцезвени, Звяколай Маламан Звонола Мни. Под капюшоном сорванцы ссаной реки Лепят расплавленные шарики из грязи; Дождь, Дождь, Катаракты Сонные в Покровах, А тренер «Питтсбургских Пиратов» Храпит своей утробой. Глава всей лит зимних печек Нам жвачку дал попробать. Так Сакс Ждет в своих Идах, Приходит Таять Мистером Дождем, Сотрясши Пирожочек, Влагами

Каплет Раз за Разом. Златая Роза Есть Ангел Ловит в волнах с Овлажненными крылами, Роздых — Нос Ликует Лютня Уструшни, что в Каждой Мари в Замотанной Тревоге Текут к Заре Накидки Паданцев Крюки мамаш Сдуваются Дождея в восходе облаков к луне. Льдины Плывут, Свист Рокоча об Аркадийского Пороги, Фарта Глазам Орлов Косяки Небес — на Главной так привольно Не Больно. Полу Мирские танцоры на балу среди разломанного зала, Доктор Сакс и Вельзевадай кружливую польку Галлипогосят — Сверчки в грязи цветочных лепестков Толпят Кувшинки, Жажда справедливого — Кринь Крань проломленные братья Видят, как Майк О’Райан восстает в реке, Запутанный. А Пауки зловещей Часины с потопом близятся Всякая форма, силуэт или же способ насекомые колдовской крови Замок стоит как будто парапет, И Царства в воздухе порабощены Субботние Герои ветреного поля Нажуют кулакостаканы перед mer [97] — А Мерримак ревет, Вечность и Дождь Наги У Порогов Белого Капюшона, У потемнелых водосливов, У Манчестера, у Бурого, У Лоуэлла, Является Роза — Течет своей дорогой к морю, храбрый рыцарь Скачет верхом горбатым Мерримаком Ярость возбуждает Так и скос дождя открыт, скорей как роза Не так неколебим Как гне Жидки небеса в ее капленье жрут скаль мешают дрём Вечность подходит и глотает влагу, востравляет солнце, дабы воспринять Дождь спит, когда заканчивает литься Дождь в гневе, когда солнце кувырком А розы тонут, когда боль проходит Стороны водолютней Радужных Небес — Звень дрянь маммона Пой чернью свою песнь.

97

Морем (фр.).

ПЕСНЬ МИФА О ДОЖДЛИВОЙ НОЧИ

Роза, Роза Дождливой Ночи Роза Замок, Замки Хамки в Замке Дождь, Дождь Саван весь в Дожде Светится Сама в осадке Каленьем белым в складку Грубая краснороза в моченой ночи «До той жуткой субстанции Мне было много дела». Туктукап, туктукан, Дождики в лесах Сакс сидит в Саване Кротко-чокнутко Слух ходит, что он под штанами Гол, как дитятко. «Дожде капли, дожде капли, Оне ведь из люб, Змей не настоящ, Лишь шелухи голуб Ну а ночь раздета Саван можно увидать Белыми глазами света Юный глупый голубок Вякает с небес Греза вяжется в снопы Под шариками с грязью Водной арфы лепестки, Растаянные лютни, Ангелы Предвечности И в воздух они ссут Ах, бедная жисть, паранойный доход, ругань, ругань, ругань, человек под дождем Смешайся с костяным растаем! Лютняй с кличем! Так дождь сдувается и впрямь Со всех блажей небес».

— Глубоко внутри я-то не забыл действия реки, в словах, что медленно крадутся, как река, а иногда переполняются, дикий Мерримак в своей резвучести Весны тралялякает вдоль частоколов острых берегов с грузом humidus aqua bus aquatum размерами с одно бурое стремительное море. Ей-богу, как только миновали плавучие льдины, нахлынули буропенные воды ярости, громыхая середь потока единой глыбой, дыбясь, будто спина карнавальной Гусеницы, что кренит свои зеленые миткалевые куски, а внутри орут люди — только тут были куры, утопшие куры украшали всю середину хребторучья по центроречью — бурая пена, грязевая пена, дохлые крысы, крыши курятников, крыши сараев, дома — (из Роузмонта как-то днем, под небом сонности, мне было мирно, шесть бунгало сорвалось от причалов и выплыло на стрежень, как утиные братья-сестры, и отправилось к Лоренсу и другой Вью-Лиге) —

Я стоял там на карнизе края.

То был вечер понедельника, когда я впервые увидел льдины, жуть, дурное зрелище — одинокие башенки домов у реки — обреченные деревья — поначалу-то было еще ничего. Сосновые семейства спасутся со скалы Никто из обитателей печали в сиротском приюте через дорогу не мог утонуть в этом паводке —

Никому не известно, сколь я был безумен — В тот год, 1936-й, вышла «У меня записка есть» Томми Дорси [98] , в аккурат к Потопу, залившему Лоуэлл, — и я бродил по брегам ревущей реки радостными утрами не-надо-в-школу, что настали с пиком половодья, и распевал: «У меня носишко есть, у тебя носишко есть — (на пол-октавы выше:) — У меня носишко есть, у тебя носишко есть», я так и считал, что песня об этом: мне к тому же приходило в голову, что автор песни имел в виду что-то крайне странное (если я вообще задумывался об авторах песен, мне казалось, что люди просто собираются вместе и поют в микрофон) — То была смешная песня, в конце у нее был такой напев 1930-х, просто истерический такой Скотт Фицджеральд, с извилистыми женщинами, что корчились своими ади-и-я-аньями в ночноклубовых платьях сияющего шелком с парчой Предновогодья, когда льется шампань и лопаются пузырики: «Глюрп! Новогодний парад!» (и тут, громадная и превосходящая в силах, вскипает река земли — и поглощет к своему чудовищному морю).

98

Томас Фрэнсис Дорси-мл. (1905–1956) — американский джазовый тромбонист и трубач, композитор и руководитель биг-бэнда.