Доктор Торндайк. Красный отпечаток большого пальца
Шрифт:
Закончив эту подготовку, он начал заново осматриваться пятна крови и отпечаток большого пальца в прямом и отраженном свете, и я заметил, что он торопливо начертил в своем блокноте несколько диаграмм. Потом он убрал спектроскоп и лампу в кейс и достал микрометр – тонкую стеклянную полоску размером три на полтора дюйма – и положил его на стекло над отпечатком пальца.
Закрепив эту полоску, он стал передвигать ее, все время сравнивая увиденное с линиями на большой фотографии, которую держал в руке. После многих передвижений и подготовки он как будто был удовлетворен, потому что сказал мне:
–
Он достал из кейса камеру – фотоаппарат с пластинками разметом 8 на 11 сантиметров – и открыл ее. Потом, поместив микроскоп в горизонтальное положение, он достал из кейса плитку красного дерева с тремя медными ножками, поставил на нее камеру и поместил ее на уровень окуляра микроскопа.
Передняя часть камеры была снабжена коротким рукавом из плотной черной кожи, и в этот рукав поместили объектив микроскопа, затем обмотали плотной каучуковой лентой, так что соединение стало совершенно светонепроницаемым.
Теперь все было готово для фотографирования. С помощью конденсатора свет из окна сосредоточили на отпечатке большого пальца, Торндайк с чрезвычайной осторожностью отрегулировал фокус, потом, надев на объектив черный колпачок, вставил пластинку и открыл затвор.
– Я попрошу вас сесть и во время выдержки оставаться неподвижными, – сказал он мне и инспектору. – Малейшая вибрация может нарушить четкость изображения.
Мы сели, и Торндайк, стоя неподвижно и глядя на часы, снял колпачок и подставил первую пластинку.
– Сделаем еще одну, вдруг первая окажется недостаточно качественной, – произнес он, надевая колпачок и закрывая затвор.
Он поместил вторую пластинку и сделал ту же выдержку, потом, убрав микрометр и заменив его полоской простого стекла, сделал еще два снимка.
– Осталось две пластинки, – сказал он, извлекая последнюю. – Думаю, на них мы сфотографируем пятна крови.
Соответственно он произвел еще две выдержки, снял сначала крупное пятно, потом пятна поменьше.
– Теперь, – с удовлетворенным видом продолжил он, упаковывая то, что инспектор назвал «ящиком с фокусами», – мы получили все данные, какие можно было извлечь из Скотланд-Ярда, и я очень благодарен вам, мистер Синглтон, за то, что так много дали вашему природному врагу, адвокату защиты.
– Не природному врагу, доктор, – возразил мистер Синглтон. – Конечно, мы работаем на обвинение, но я не ставлю препятствия на пути защиты. Вы это хорошо знаете.
– Конечно знаю, мой дорогой сэр, – ответил Торндайк, пожимая руку чиновника. – Разве вы уже не помогали мне много раз? Но все равно я вам очень признателен. До свидания.
– До свидания, доктор. Желаю вам удачи, но боюсь, в этот раз ее не будет.
– Посмотрим, – ответил Торндайк и, дружески помахав инспектору, взял два кейса и первым вышел из здания.
Глава 4. Доверительные слова
Во время возвращения домой мой друг был необычно задумчив и молчалив, выражение его лица было сосредоточенным, и мне показалось, что я замечаю под привычной бесстрастностью сдержанное возбуждение. Поэтому я воздерживался от замечаний или вопросов
Когда мы вернулись к нему домой, он немедленно передал камеру Полтону с несколькими краткими указаниями по проявлению пластин, и, так как ланч был уже готов, мы без промедления сели за стол.
Какое-то время мы ели молча, потом Торндайк неожиданно положил нож и вилку и со спокойной улыбкой посмотрел на меня.
– Мне только что пришло в голову, Джервис, что вы самый приятный в общении человек в мире. У вас небесный дар молчания.
– Если молчание есть признак дружбы, – произнес я с улыбкой, – могу ответить вам таким же комплиментом даже в более подчеркнутом виде.
Он весело рассмеялся и сказал:
– Я заметил, что вам нравится быть саркастичным, но я остаюсь в своем убеждении. Способность сохранять уместное молчание – редчайшее и самое ценное социальное достижение. Большинство людей засыпало бы меня вопросами и болтливыми комментариями по поводу моих действий в Скотланд-Ярде, в то время как вы позволили мне без помех собрать массу фактов, свежих и впечатляющих, пометить их и разместить в отделах моего мозга. Кстати, я допустил один нелепый недосмотр.
– Какой? – спросил я.
– Тсамбограф. Я не спросил, конфисковала ли его полиция или он еще в распоряжении миссис Хорнби.
– Это важно? – спросил я.
– Не очень, но я должен его увидеть. И, возможно, это дает вам прекрасный повод посетить мисс Гибсон. Я сегодня занят в больнице, у Полтона много дел, и было бы неплохо, чтобы вы заглянули в Энсли Гарденс – вот адрес, – и если вы увидитесь с мисс Гибсон, попытайтесь доверительно поболтать с ней и увеличить свои знания о привычках и образе жизни трех господ Хорнби. Вспомните лучшие манеры поведения у постели больного и будьте внимательны. Узнайте все об этих джентльменах без всяких угрызений совести. Важно все, вплоть до имен их портных.
– А что о тсамбографе?
– Узнайте, у кого он, и, если он еще у миссис Хорнби, попросите на время дать его нам или – это было бы еще лучше – позволить нам сделать снимки.
– Все будет сделано по вашему слову, – сказал я. – Приглажу свою внешность и сегодня же днем стану человеком, любящим совать нос в чужие дела.
Спустя час я уже стоял на ступенях дома мистера Хорнби в Энсли Гарденс и слушал звон дверного колокольчика.
– Мисс Гибсон, сэр? – повторила горничная в ответ на мой вопрос. – Она собиралась выйти, но не знаю, успела ли она уйти. Если зайдете, я поищу ее.
Вслед за ней я прошел в гостиную, уставленную маленькими столиками и самой разнообразной мебелью, с помощью которой современные дамы превращают свой дом в разновидность ломбарда, и бросил якорь вблизи камина, дожидаясь возвращения горничной.
Долго ждать мне не пришлось, потому что через минуту в комнату вошла сама мисс Гибсон. Она была в шляпе и перчатках, и я поздравил себя со своевременным приходом.
– Я не ожидала увидеть вас так быстро, доктор Джервис, – сказала она, откровенно и по-дружески протягивая руку, – но все равно добро пожаловать. Вы пришли сообщить мне что-нибудь?