Доктор Великанов размышляет и действует
Шрифт:
Тяжесть труда, разумеется, меньше всего страшила Ульяну Ивановну, но одна мысль о том, что работа предназначается для врага и служит его целям, приводила ее в гнев и отчаяние. Доставленная на место работы, где было уже собрано десятка два старух, она дала волю своему негодованию.
– Что же это такое, бабы, получается? – с дрожью в голосе говорила она. – Разве мыслимо в таком деле участвовать – собственных злодеев оберегать?
Работа шла под надзором двух солдат, а руководил ею сам Дрихель. После двух или трех его окликов, приправленных немецкой и русской руганью, над местом работы воцарилось
7– Ал. Шубин 97
– Чего стараешься? Или немецкое «спасибо» заработать хочешь? – сердитым шепотом спросила она соседку, маленькую, не погодам крепкую старуху, торопливо орудовавшую тяжелой и неуклюжей лопатой.
– Спасибо ихнее нам без надобности, а отделаться скорей… Стыд-то терпеть неохота…
Соседка только плотнее сжала губы и еще чаще замахала лопатой. Однако Ульяна Ивановна заметила, что лопата была почти пуста. Она повернулась в другую сторону и увидела сравнительно не старую еще колхозницу, с трудом ворочавшую непомерно тяжелым заступом. Отечные, уродливо толстые ноги и тяжелое хриплое дыхание говорили о тяжелой ее болезни.
– На, лопатку мою возьми, она полегче, – предложила Ульяна Ивановна.
Больная с благодарностью взглянула на сестру-хозяйку. Передавая лопату, та успела ей посоветовать:
– Ты силенки-то поберегай… Одним глазком на лопату, а другим – на паршивца на этого смотри. Отвернется – ты и передыхни.
По простоте душевной Ульяна Ивановна полагала, что ее действия и слова остаются не замеченными Дрихелем, но дело обстояло совсем не так. Ее большая, заметная и малоподвижная фигура с самого начала привлекла внимание злого и дотошного немца. Даже отвернувшись, он не переставал за ней наблюдать и прислушивался к ее речам.
И каково же было удивление и испуг сестры-хозяйки, когда в конце рабочего дня она увидела устремленный на нее взгляд его светлых круглых глаз и услышала окрик:
– Ти патшему не работаль, а? Стояль, а не работала. Ответшай, руски корова!
Краска бросилась в лицо Ульяны Ивановны. Но как ни был силен ее гнев, она поняла необходимость соблюдать внешнее спокойствие и промолчала, что еще больше рассердило Дрихеля.
– Патшему стояль, а не работаль? – повторил он и замахнулся палкой.
Ульяна Ивановна побледнела.
– Ты не очень махай! – сказала она. – Я не пугливая. Что же, по-вашему, и постоять, подумать нельзя?
Понял ли Дрихель целиком всю фразу Ульяны Ивановны – сказать трудно, но смысл ее уразумел.
– Потумать? – фальцетом выкрикнул он. – Тумать мошет немец, руски должен арбайтен! Арбайтен фюр немец! Если руски не путет арбайтен, ер золь штербен!
Вытащив пистолет, Дрихель направил его в лицо Ульяны Ивановны.
И здесь, перед лицом неминуемой смерти, под дулами двух автоматов и пистолета, Ульяна Ивановна обрела храбрость.
– Если
С упавшим на плечи платком, седая и величественная, Ульяна Ивановна шагнула вперед.
Теперь побледнел Дрихель. Оглянувшись, он увидел два десятка хмурых и истощенных лиц, на каждом из которых застыло выражение ненависти, томительного ожидания и страдания.
Конечно, сила оставалась на его стороне – он мог, и притом безнаказанно, убить Ульяну Ивановну, но это казалось недостаточным: целью Дрихеля было сломить упорство вставшей на его пути женщины. И одной ее смерти для этого было мало. Он сунул пистолет в кобуру и раздельно произнес:
– Ти путешь умирать, но перва путешь арбайтен фюр немец. Так коворит мой немецки воля. Фот!.. Если ти путешь ошень карашо делать свой арбайт, ти, мошет, путешь шиф… Я путу смотреть твой арбайт. Фот!
Оглянувшись, Дрихель выбрал густо заросшую площадку, где, по его мнению, корни деревьев и кустов особенно крепко связывали землю, и отмерил прямоугольник длиной в три, а шириной в два метра.
– Ти путешь один копать эта яма. Я путу приходить и видеть…
Оставшись одна, Ульяна Ивановна всецело предалась горю и гневу. Но как ни сильны были обуревавшие ее чувства, они не могли помешать ей сделать кое-какие здравые и весьма решительные умозаключения. Прежде всего она в самом зародыше убила мысль о какой бы то ни было капитуляции.
– Черта им рогатого, а не арбайт! – формулировала она свое решение и очень гневно вонзила заступ в вязкую землю.
Последующие же действия могли показаться несколько странными. Некоторое время она молча смотрела на воткнутый в землю заступ, потом весьма решительно выдернула его из земли, вытерла, поплевала на руки, подошла к ближайшей сосне и изо всей силы немного наискось ударила по ее коричневому стволу. Удар был хорош: дерево загудело, а из-под сбитой коры выглянула желтая, глубоко рассеченная древесина. Удовлетворенная пробой, Ульяна Ивановна засучила рукава вязаной кофты, подоткнула подол юбки и скрылась в густых кустарниках рядом с тропинкой, ведущей к комендатуре.
Уже начинало вечереть, когда на этой тропинке показался Дрихель. Уповая на близость комендатуры и святость запретной зоны, он шел довольно беспечно. Впрочем, это объяснялось до некоторой степени приятным обедом и шнапсом. Шагая по тропинке, он размахивал руками и даже улыбался. Эта-то пакостная улыбка и удвоила силу и решимость Ульяны Ивановны, выросшей на пути своего мучителя.
– Смеешься, вошь ползучая? – вопросила она, вздымая над пилоткой Дрихеля свое испытанное оружие. – Вот тебе арбайт!
Будь ефрейтор трезвее, возможно, он мог бы увернуться от несколько медлительного удара, тем более, что, нанося его, Ульяна Ивановна от брезгливости и страха на мгновение зажмурилась, но он сделать этого не сумел. Открыв глаза, сестра-хозяйка убедилась, что враг ее повержен.
Победа была полная, но, одержав ее, Ульяна Ивановна сейчас же с предельной отчетливостью представила безвыходность своего положения. Исчезновение Дрихеля неминуемо будет скоро открыто, а улик против нее более чем достаточно. И добро бы пострадала одна она, но что будет с доктором Великановым?