Доктор Великанов размышляет и действует
Шрифт:
– Еще одна новость есть. Яшку Черезова нынче заочно судили.
– Какой же приговор вынесли?
– Окончательный: всенародное повешение. Все, как один, решили, другого мнения не было.
Домой наши друзья пришли хотя и изрядно усталые, но в бодром настроении (кстати, заметил ли читатель, что доктор Великанов и Василий Степанович окончательно перешли на «ты»). Встретила их Ульяна Ивановна не совсем обычно. Ее смущенный и немного торжественный вид предвещал какое-то весьма серьезное объяснение.
Для этого Ульяна Ивановна выбрала время после ухода Василия Степановича, когда доктор Великанов растянулся
– Арсений Васильевич, вы ничего не знаете? – таинственно и осторожно начала она.
– Нет, кое-что знаю, Ульяна Ивановна.
Такой ответ озадачил было сестру-хозяйку, но, основательно рассудив, что доктор Великанов шутит, она продолжала:
– Я знаю, что вы много чего знаете, а вот того, что я вам скажу, вы не знаете.
Заинтересовав доктора таким вступлением, она выпалила:
– Помните, когда мы с Мазепой мучились, вы говорили, что никогда больше никакой скотины держать не будете?
– Помню.
– Так я вам купила.
– Мазепу? – изумился доктор.
Собравшись с духом, Ульяна Ивановна докончила:
– Козу дойную купила. Две простыни и пару наволок за нее отдала.
– Козу?!
– Дойную. Три литра дает. Сенца сама заготовлю, а уж сыты будете – вот так!
И, проведя ладонью по губам, Ульяна Ивановна показала, как будет сыт доктор.
– Коров и овец немцы очень беспокоят, кур хоть совсем не заводи, а коз – ничего, пока не трогают, – обосновывала Ульяна Ивановна свой поступок.
Обдумав сообщение Ульяны Ивановны, доктор спокойно сказал:
– Мне кажется, вы поступили очень мудро, Ульяна Ивановна.
Такая оценка ободрила сестру-хозяйку, и она ощутила потребность рассказать доктору некоторые подробности.
– А страху-то я натерпелась ныне! Купила, веду ее, а навстречу все немцы, все немцы. Так и думаю – отберут сейчас. Но ничего, не тронули… Уж и насмотрелась я их сегодня. В жизни столько немцев не видела.
Приход Василия Степановича прервал рассказ словоохотливой Ульяны Ивановны. Подойдя к доктору, он весело шепнул:
– Ночью наши в село придут…
В два часа ночи село проснулось от треска выстрелов и взрывов ручных гранат. Впрочем, шум боя продолжался недолго. Остаток ночи прошел в тревожном молчании.
На утро, когда немцы подвели итоги ночных событий, они не досчитались сорока человек, в том числе длинного эсэсовца. Автобус, на котором они приехали, был добросовестно взорван противотанковой гранатой. Что касается приговоренных к казни колхозников и учительницы – они исчезли.
Автор замечательного дневника «Путь одного немецкого героя» – господин Ренке уцелел. Разумеется, это обстоятельство он, не колеблясь, отнес к разряду самых приятных неожиданностей. Но дело объяснялось проще – категорическим распоряжением командира партизанского отряда «Красная стрела» Дяди Миши, запретившего трогать коменданта.
В распоряжении этом было много здравого смысла.
– Ребята, – сказал он. – Шкоду не бейте. Только в крайнем случае, если сам просить будет. Тогда разрешаю.
– Нашел кого жалеть! – сердито бросил партизан Дуб, суровый и очень сильный старик, отличавшийся особой непримиримостью к немцам.
– Могу объяснить, – ответил Дядя Миша. – Шкода от нас не уйдет, а второго такого в Большие Поляны могут не назначить, и от этого расстроится наша
Вот почему самая крупная из ожидавших Густава Ренке неожиданных неприятностей была на некоторое время отсрочена.
Пролежав часа четыре под кроватью, комендант села Большие Поляны, наконец, осмелился вылезти и начал действовать. Первой его заботой было установить связь с начальством и свалить ответственность за происшедшее на начальника карательной экспедиции. Мало того, из представленного обер-лейтенантом доклада явствовало, что в Больших Полянах царит полный порядок и что партизанский отряд появился из другого района. Это, разумеется, ничуть не мешало Ренке требовать немедленной присылки новой карательной экспедиции. Доказывая, вопреки здравому смыслу, что в Больших Полянах спокойно, Густав Ренке исходил из весьма несложных соображений: как ни опасно было сидеть в оккупированном селе, но он по опыту знал, что на передовых позициях куда опаснее, и попасть туда ему не улыбалось. Поэтому он и стремился показать себя образцовым комендантом.
Однако хитрость Густава Ренке удалась лишь наполовину. Начальство приняло доклад благосклонно и ответило:
– То, что в Больших Полянах успешно водворяется новый порядок, – очень хорошо, продолжайте так же действовать и в дальнейшем. Но карательного отряда в ближайшее время прислать не можем, так как вооруженные силы нужны в других, более ответственных местах.
Дело кончилось тем, что коменданту Ренке дали двенадцать полукалек и предложили управляться собственными средствами.
Густав Ренке вернулся в Большие Поляны в самом подавленном состоянии духа. Двенадцать инвалидов и уцелевший Дрихель – такова была вся вооруженная сила, которой он мог располагать. И он использовал ее по прямому назначению – для охраны собственной персоны.
Что касается командира партизанского отряда Дяди Миши, то, решив, что Ренке не только не опасен, а, наоборот, полезен для получения сведений о передвижении немецких частей, он, базируясь на Большие Поляны, перенес свою деятельность в соседние районы, где проходили важные шоссейные дороги и железнодорожная магистраль.
О бурных событиях, пережитых Большими Полянами в конце лета, свидетельствовала только огромная виселица, воздвигнутая Василием Степановичем на второй же день после налета партизан и освобождения приговоренных к смерти. Вид этой виселицы приводил в смятение не только старосту Якова Черезова, но и Дрихеля, которому казалось подозрительным запоздалое усердие плотника.
Есть основание думать, что Отто Дрихель был многим умнее своего начальника. Умнее – и опаснее. Напившись пьяным (а после налета партизан он пил систематически), Дрихель становился нагл и дерзок до безрассудства, не теряя, однако, способности вредить последовательно и расчетливо. В основе всех его поступков, пьяных и трезвых, лежала ожесточенная ненависть ко всему миру, ненависть, питавшаяся сознанием своей обреченности. Гораздо раньше своего начальника Отто Дрихель понял, что время приятных неожиданностей безвозвратно миновало и что расплата за них – недалека и неминуема. Он чувствовал, что Большие Поляны живут непокорной, затаенной и непонятной для него жизнью, и борьба со всеми ее проявлениями стала его главной целью.