Документы и воспоминания
Шрифт:
...Ливенский отряд, действительно, готовится к отъезду на фронт Юденича.
Полковник Вырголич, кажется, отделяется от нас (у него небольшая группа). Впрочем, он с самого начала держит себя как-то самостоятельно. Бермонт на него поглядывает косо:
– - Без меня у него ничего не получится.
Эта самоуверенность -- главная черта его; мне кажется, что она иногда принимает форму непонимания и, тем не менее, все привыкли слушать Бермонта (за исключением мягкого полковника Потоцкого, который тоже "слушает", как безукоризненного, делового начальника
12 июля.
Митава накаляется, буйно закипает настоящей жизнью веселого гарнизона. По вечерам ее улички густо забиваются говорливыми толпами солдат, офицеров, девиц.
В парке до утра гремит музыка, оркестр, очень часто замелькали косынки сестер милосердия.
Я заметил, что не только лазареты (они тоже возникают и развиваются) заполняются неисчислимым количеством женщин, но и все штабы и канцелярии. Куда ни зайдешь -- всюду слышишь их звонкий смех, выстукивание на машинке, шуршание платьев.
Канцелярщина медленно, губительно затопляет военную организацию; присутствие женщин перегружает наш корабль. Я обратил на это внимание Бермонта.
– - Дорогой, не могу отказать хорошенькой женщине, когда она просится на службу, -- таков его ответ.
Если на этих рельсах покатимся дальше -- верный проигрыш. ...Вечером произошел скандал в кафе "Elite". Пьяные офицеры, раздвинув столы в огромном зале, сбились в кучу и громогласно запели: "Боже, царя храни..."
Какой-то подвыпивший штатский запротестовал; среди офицерства крикнули: "Большевик, агент..."
Началась свалка. Штатского куда-то убрали. В эту минуту в кафе вошел с адъютантом полковник Потоцкий. Резким, категорическим тоном приказал не бесчинствовать, на что офицеры ответили покорностью.
Сегодняшний приказ по бригаде гласил: "...Озорство это губительно; то дело, для которого мы сюда пришли -- рухнет с позором, если все наши привычки и капризы мы будем выносить на улицы и в рестораны. Сдержанность, самообуздание -- вот главное условие нашей работы; внимательное отношение к обывателю повлечет за собой доверие с его стороны к нашим целям и задачам, а устранение всяких общественных безобразий, вроде сегодняшнего, есть залог нашего морального успеха. Впредь все воинские чины вверенной мне бригады, замеченные мною в нетрезвом состоянии, будут мною передаваться военному суду". (Приказ No 143, 12 июля.) Подействует ли это -- увидим.
17 июля.
Контрразведка работает успешно. По рассказу Линицкого (я не был за эти дни у барона Фрайтага), ею изловлен один из организаторов Мюнхенского восстания 16, русский коммунист Славутинский. Потом еще какой-то красноармеец Рождественский (из Вологды). Оба они в тюрьме -- ждут суда.
– - Безусловно, эта сволочь будет расстреляна, -- утвердительно сказал Линицкий. Я спросил:
– - А обвинения не ошибочны?
Линицкий зловеще усмехнулся:
– - Мы с Селевиным сделаем так, что не будут ошибочны. Что ему возразить?
Бермонт переехал на другую квартиру -- это большой, просторный дом на Почтовой
Кстати, приехавший с нами чиновник Корчинский тоже поступил в охранку. (полностью она называется -- Личная охрана командующего). Корчинский живет в моей комнате; целыми днями почти не бывает дома. Возвращается поздно и почти всегда угрюмо-сосредоточен, занят какими-то мыслями. Небритый вид делает его похожим на городского хулигана.
22 июля.
Позавчерашним приказом (No 151, 20 июля) бригада переименована в дивизию, а сегодня Линицкий сообщил, что дивизия скоро переименуется в корпус. Что-то быстро; соответствует ли состав войск наименованию... дивизия, корпус, а там -- как знать?
– - и армия... Проверю статистические данные.
Штабс-капитан Марков утверждает, что общая численность войск равняется 12 000 человек (разумеется, с немецкими ротами "Железной дивизии", которая разместилась в ближайших к Митаве мызах и деревнях). Если так, то переименоваться в корпус можно при теперешних условиях. В конце концов, "именование" играет ли роль?
23 июля.
Газета "Призыв" (издается в Берлине полковником Винбергом) до сих пор печатает ряд острых статей по поводу покушения на Бермонта. Она -- резко реакционная, проповедует "жидоизбиение" и целый ряд кровавых мер против коммунистов и большевиков.
О Бермонте заговорили; немецкие газеты отмечают его удивительную организаторскую способность и психологическую власть над солдатами, которые "слепо верят ему, как честному, смелому вождю". Бермонт сияет.
В осведомительном политическом отделе с утра до вечера пишут сводки, подбирают вырезки из многочисленных газет, комбинируют сведения о Красной армии и политических тенденциях в ее рядах. Все это аккуратно приносится на квартиру Бермонта каждое утро. Читает он главным образом то, что касается его лично. Иногда я просматриваю весь этот сумбурный ворох бумаг: признаться, вся эта работа без толку.
Вырголич выехал с своей частью в Шавли -- решил, что с Бермонтом ему не сконкурировать. Однако связь с нами сохраняет путем переписки и обмена приказами. Работа у него закипает.
24 июля.
Приезжала к Бермонту (из Риги) комиссия от англичан для ознакомления с деятельностью "русского отряда". Бермонт прикинулся больным и принял ее у себя на дому, а не в штабе (не знаю, для чего это ему понадобилось).
В разговоре с английским капитаном Райт[ом] (говорит по-русски) Бермонт подчеркнул, что на фронт выйдет не раньше, чем имея 50-тысячную армию, хорошо обмундированную, сытую, снабженную оружием и всеми техническими средствами.
Капитан Райт указал, что все это они могли бы ему дать при условии, если Бермонт пообещает перевести свой гарнизон в Ревель, вообще в Эстонию.