Долетописная Русь. Русь доордынская. Русь и Золотая Орда
Шрифт:
Породниться с киевским князем считали за честь практически все королевские дворы Европы. Княжескими женами были византийские принцессы, дочери шведского, английского, венгерского, польского, чешского королей, половецких ханов. Не меньшим спросом пользовались и киевские невесты, делившие со своими мужьями троны Германской империи (Евпраксия Всеволодовна), Польского (Доброгнева и Евпраксия), Норвежского (Елизавета и Мальфрида), Французского (Анна), Венгерского (Анастасия, Евфимия и?), Датского (?) королевств.
Пиком величия и славы Киевской Руси стало венчание Владимира Мономаха императорским венцом с возложением на него короны, златой цепи и барм его деда, Константина Мономаха, присланных Владимиру византийским императором Алексеем Комнином. Так впервые мы приобрели международно признанного Царя земли Русской, и не его вина, что потомки не смогли сохранить
А теперь о грустном.
Как мы уже говорили, в период правления детей, внуков и правнуков Ярослава Мудрого — от Изяслава Ярославича (1054–1078 гг.) до Мстислава Изяславича (1168–1169 гг.) — возникало все больше и больше противоречий. Чем многочисленнее становилась семья, тем больше появлялось поводов для взаимного недовольства и разногласий: из-за лучших волостей и более высоких доходов, из-за права участвовать в борьбе за родовое старшинство и права занять великокняжеский стол. Интересы детей, дядьев и племянников так переплелись, они столько грешили друг перед другом и перед Богом, прикрываясь благовидными помыслами, что до сих пор их практически невозможно разделить на «черных» и «белых», на добрых и злых. Даже такие общепризнанные вожди, как Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Мстислав Удалой, были не без греха, что же тогда говорить об изгое Олеге Святославиче, ослепленном Васильке Ростиславиче или Всеволоде Ольговиче?
Конечно, отстаивая свои интересы, князья меньше всего думали о народе, о его благополучии, о том, как сделать доставшуюся им Русскую землю процветающей и обильной, заботливой матерью проживающих на ней людей. За редким исключением, только подтверждающим правило, князей — эту элиту Древней Руси — волновало исключительно собственное благополучие. Народ для них был инструментом добывания материальных благ, оружием борьбы с противником, воинской добычей, средством платежа.
В исторических трудах можно прочитать, например, о том, как два князя поссорились из-за деревеньки домов на десять-двадцать. Каждый поднял свою дружину, позвал на помощь: кто половцев, кто косогов, безразличных к нуждам русского народа. В результате потравили посевы, разорили деревни, увели скот, полонили крестьян, разлучили жен с мужьями, детей с матерями. Князьям вскоре наскучило воевать. Они послали гонцов, договорились о границах, и вот уже, сойдясь под шатром, они обнимаются, целуют друг другу крест, обмениваются подарками и в завершение женят своих детей. Вроде и не было войны, не было обид. Кто пострадал? Ответ известен: «Паны дерутся, а у холопов чубы трещат».
Зададимся вопросом: «А чем расплачивались князья со своими степными союзниками за их участие в борьбе за волость?» Увы, но чаще всего смердами — своими и чужими. Косоги и половцы во время этих междоусобий беспрепятственно зорили русские города и села, угоняли скот, уводили на невольничьи рынки женщин и детей, превращая некогда цветущие поселения в безжизненное пространство.
Ну а если без лирики, то лишь по поступкам великих князей, их роли в решении даже южнорусских проблем можно проследить за процессом последовательного обесценивания киевского стола, скатывания его до уровня второсортного, а то и третьесортного княжества. Хронологию распада и деградации условно разделим на несколько периодов.
Первый (1139–1159 гг.) характеризуется усиливающейся борьбой за все еще престижное великое княжение между Ольговичами и Мономаховичами. Причем последние, разделившись надвое, вели не менее ожесточенную борьбу и между собой. Интригана Всеволода Ольговича, разжигавшего распри между князьями, сменил Изяслав Мстиславич, обрекший на войну себя и киевлян уже только тем, что занял киевский стол вопреки лествичному праву, т. е. раньше своих дядьев. Юрий Долгорукий, пришедший ему на смену после второй попытки, так настроил против себя киевлян, что после его смерти (предположительно от яда) все его имущество было разграблено, а приближенные перебиты. Не лучшую память оставил о себе и следующий великий князь, Изяслав Давыдович, всю жизнь метавшийся ради личной выгоды из одной княжеской коалиции в другую, а после изгнания из Киева три года разорявший волости своих явных и мнимых недоброжелателей.
Во второй период (1159–1169 гг.) у Киевской Руси появилась надежда на возрождение, как она иногда появляется у смертельно больного человека, прежде чем он уйдет в мир иной. Надежда была связана с Ростиславом Мстиславичем, отличавшимся человеколюбием, справедливостью, терпимостью к вечевым обычаям и государственным нарядничествам, за что впоследствии его причислили
Умаление роли Киева в данный период было связано еще и с тем, что, после переноса мировых торговых путей на Атлантическое побережье и внутренние реки Западной Европы, этот город перестал быть одним из центров европейской торговли. Более того, караваны, путь которых все же проходил по Днепру, подвергались опасности быть захваченными половцами, бесчинствовавшими в Северном Причерноморье. Потеря такого источника дохода оказалась невосполнимой — Киев превратился в одно из многих удельных княжеств, только и осталось у него — былая слава да великолепие церквей. Безболезненно для всей Южной Руси Киев теперь переходил из рук в руки или засыпал в «застое» под пятой то Владимира, то Галича, то Чернигова. Некогда единая Киевская Русь из-за слабости великого князя и неуемного самовольства удельных князей раскололась на множество самостоятельных княжеств, скрепленных разве что близким родством их владельцев. Киевскую Русь сотрясали междоусобные войны, заговоры, перевороты. Ослабленные в этих стычках князья русские уже не могли, как в былые времена, противостоять и внешней опасности, угрожающей как со стороны половецких ханов, так и со стороны польского и венгерского королей. Сделать самостоятельно это было невозможно, а объединиться для организации коллективного отпора князьям мешали взаимное недоверие и вражда. Разумеется, больше всех в сложившейся ситуации страдал простой народ.
Все эти обстоятельства имели довольно примечательные последствия с точки зрения организации власти на местах и участия в ней разных слоев древнерусского общества. Где-то этот процесс вел к укреплению вечевого порядка, где-то власть приобретала олигархический характер, а где-то торжествовала толпа, умело направляемая силами, противоборствующими властям предержащим. Временами казалось, что формирующийся класс господ (землевладельцы, купцы, бояре, старейшины) стоит на государственнических позициях и стремится к созданию сильного централизованного государства, однако жизнь показала, что за внешне декларируемыми лозунгами, как правило, скрывалось желание личного обогащения и стремление поставить на службу своим узкокорыстным целям и княжескую власть, и остатки вечевых порядков, и стихийные выступления низов общества.
Правда, иногда, хотя и очень редко, общественное волеизъявление действительно приносило общегосударственную пользу, и не упомянуть об этом было бы грехом перед Истиной. Только в многотомных исторических фолиантах можно прочитать о том, как киевляне в 1146 году открыли городские ворота перед внуком Владимира Мономаха Изяславом Мстиславичем, пришедшим добывать свою «отчину» и «дедину»; как через несколько лет после этого те же киевляне, стремясь избежать человеческих жертв, понуждали того же Изяслава мириться с Юрием Долгоруким, по праву добивавшимся киевского стола; как в 1169 году жители, как один, встали на защиту Киева от объединенной группировки войск Андрея Боголюбского, памятного им по не лучшим временам княжения его отца. Однако чаще всего любые действия нарождающегося «гражданского» общества ограничивались интересами отдельно взятого города или какой-то одной из его «партий», что вело к обособлению и сепаратизму.
Так, во времена Ярополка Владимировича (1132–1139 гг.) жители Полоцка своим решением изгнали из города Мономахова внука и пригласили на княжение потомка прежних полоцких князей Василька Святославича. Известно, что род князей полоцких ведет свое начало с Изяслава — сына святого Владимира и первого сына Рогнеды, умершего еще при жизни своего отца, что по лествичному праву лишало его детей возможности бороться за киевский стол. Чтобы не лишать своих внуков источника существования, Владимир не посылает в Полоцк следующего по старшинству сына, а закрепляет эту волость за внуком Брячиславом и тем самым создает прецедент отчинного права, кладет начало изгойским волостям. С этого времени Полоцкое княжество на многие столетия выходит из сферы влияния Руси — России.