Долгая ночь (сборник)

Попова С. Н.

— Катерина, у тебя когда обед?

— Обед? У меня? Что случилось, господи?

— Ничего пока не случилось. Так когда?

— Сережа, я не понимаю...

— Скажи, ты можешь уйти из своей парфюмерии на часок? Сейчас, сразу? Я к тебе подъеду...

По ее молчанию Сергей понял: плачет. Странная какая у женщин логика. Она вдруг торопливо сказала:

— Могу, Сережа, конечно, могу!

Кулагин управился минут за двадцать: купил по пути альбомчик для рисования и цветные фломастеры: карандашей в магазине не оказалось. Тут

же, на базарчике, взял два килограмма огромных сочных яблок. Удивительное дело — он испытывал сейчас ту радость, то давнее волнение, с каким ездил к Катерине до женитьбы.

Ничего не спрашивая, Катерина села к нему в машину и молчала всю дорогу до больницы.

— Мы сейчас навестим одного мальчишку, Сережкой его зовут. Отец и мать у него недавно погибли, но он этого не знает, так что не проговорись.

Мальчишка его, оказывается, не забыл. Увидев входящего в палату Сергея, разулыбался, потом, взяв альбом и фломастеры, удивился:

— Какие карандаши чудные, такими еще не рисовал. А тут рыжий есть? Это мне мамка прислала?

Кулагин, не отвечая, обернулся — Катерина, подхваченная волной жалости, во все глаза смотрела на мальчишку.

— А мы тебе знаешь каких яблок принесли? Их сразу можно есть, они мытые.

Мальчишка, вытянув тонкую белую шейку, заглянул в пакет.

— Можно, я их замест обеда? Тут все каша и каша, а я картошку жареную люблю...

— Я нажарю! Мы завтра принесем! — Катерина осторожно погладила ладонью его стриженую головенку.

Прежде чем уехать, они разыскали лечащего врача. Кулагин представился и спросил:

— Ну, как мальчик?

— Сережа? Идет на поправку. — Врач мельком взглянула на Катерину. — Случай просто удивительный: ушибы мягких тканей и ссадин много. Но, к счастью, ни одного перелома. Паренек, что называется, в рубашке родился. Через недельку будем выписывать.

— Тут, понимаете, какое дело... — Кулагин замялся, он думал о своем и не хотел этого выдавать. — Мальчик, кажется, остался один на белом свете. Я уже выяснил: близких родственников у него нет. Престарелые родители матери на Псковщине едва ли смогут взять его на воспитание...

— А вы разве ему не родня? — врач снова внимательно посмотрела на Катерину. — Ну что же, тогда придется определять мальчика в детский дом.

Дома за ужином Катерина была на удивленье тихой и сдержанной. И только, убирая посуду, спросила: можно ли ей ходить к мальчику, или одну не пустят?

Сергей сказал — отчего не пустят? Ходи на здоровье. Сама же обещала картошки принести!

Катерина помолчала, а потом, как показалось Сергею, сдерживая слезы, снова спросила:

— Ты, Сережа, объясни, зачем меня к мальчику возил?

Семь лет назад они перешагнули через несчастье: у них не стало шустрой пятилетней девчушки Оли, и с тех пор они избегали говорить о детях. Был какой-то молчаливый уговор: этого не касаться. Из-за этого Катерина тогда бросила работу в школе, пристроилась в парфюмерный

магазин...

Сергей ответил серьезно — такие слова только и надо было сказать серьезно:

— Катюша, пойди к зеркалу, глянь на себя. Лицо-то какое сегодня... Ты же у меня красавица...

— Не надо, Сережа. Лучше скажи, очень это хлопотно будет, если нам мальчика забрать?

У Сергея радостно застучало сердце, но он тоже постарался сдержаться:

— Конечно, хлопотно. Заявление, комиссии, проверки. Как живем и сколько получаем. Не будет ли мальчик в чем нуждаться... И исполком не каждый день заседает.

— А тем временем он в детском доме окажется?

— Не думай ты об этом. Улажу как-нибудь, — сказал уверенно только для того, чтобы погасить ее беспокойство, хотя знал, что «уладить» будет совсем не просто. И вообще не известно, удастся ли. Но главное было в том, что мысли Катерины потекли в том именно направлении, о каком мечтал и он.

Утром позвонил Тихоненко, эксперт-автотехник.

— Как спалось, Сергей Петрович? — Голос у него был на удивление бодрый, чтобы не сказать радостный. — Кошмары ночью не мучили?

Кулагин удивился: Тихоненко, человек серьезный, не выносивший пустословий, и вдруг так разговорился.

— Еще как мучили, — в тон ответил Сергей. — Всю ночь убегал от той треклятой машины.

— Что вы говорите! — засмеялся Тихоненко. — И какая машина вас преследовала? КрАЗ? КамАЗ? «Колхида»?

— А шут ее знает, во сне разве поймешь? Вроде, МАЗ был. Угадал?

— А вот и нет! — воскликнул довольный эксперт. — «Татру» надо искать, голубчик.

— «Татру»?

— Да, да, именно ее. Задачу вы мне задали со своим мешком стекла, прямо скажем, хитроумную. Так вот: я нашел осколки фары. Стекло, безусловно, чехословацкого производства. Даже часть маркировки есть.

— А не могло произойти так, что стекло было поставлено на отечественный автомобиль, скажем, при капитальном ремонте? Может такое быть? — высказал сомнение Кулагин.

— Может, конечно, и такие случаи в практике бывали. Но здесь, Сергей Петрович, все бьет на «Татру»: и состав шпаклевки, и краситель, и ширина колеи, и даже то, что внешняя сторона следа на асфальте отразилась более четко, нежели внутренняя. Впрочем, знаете, о чем это говорит? О том, что ось колеса смещена относительно вертикали вовнутрь. Признак характерный тоже для «Татры».

— Вот уж спасибо, Игорь Михайлович! Когда будет готово заключение?

— Приезжайте через пару деньков.

Кулагин положил трубку. Пара деньков! Он полистал календарь. Сегодня четверг. Значит, раньше того вторника ждать нечего. Впрочем, что ни делается, все к лучшему: до вторника он займется Марконей и Рагулиным, допросит и свидетелей по возвращенному делу. А Воробьев пусть пока с гаишниками поищет «Татру» — остальные грузовики теперь в счет не шли, задача упрощалась, а искать можно и не дожидаясь заключения эксперта.