Долгая ночь
Шрифт:
Все рассмеялись на немудреную шутку добродушного рыцаря-великана.
– Боюсь, что монголы научили его кусаться как следует. Сколько уж времени они гонятся за ним и кусают именно за то самое место.
– Да. Голову-то он всегда успевает унести, а вот хвост…
Грузины хохотали, едва удерживаясь в седлах от смеха. Они знали, что в эту минуту, внизу, в долине, согнанный со своих земель, ожесточившийся предводитель хорезмийцев думал о тех же самых монголах. Он думал о том, как лучше использовать против грузин все, чему он научился от своих преследователей во время многочисленных и всегда
Поведение грузин в первую ночь должно было рассказать о многом. Если они действительно многочисленны и чувствуют свою силу, вероятно, они спустятся, чтобы напасть. Уж если нападать, то именно в первую ночь, не дав хорезмийцам отдохнуть и опомниться. Ринулись бы с гор, как ястребы, чтобы разгромить и развеять.
Внезапное нападение грузин могло бы обернуться им на пользу. Если бы их успех был серьезным, то хорезмийский лагерь смешался бы, может быть, Джелал-эд-Дину пришлось бы уйти. Но даже в случае решительного отпора все же налет грузин внес бы беспокойство в хорезмийский лагерь, пришлось бы торопиться со штурмом Гарнисских высот. Но об них можно разбиться, как разбивается морская волна о скалы.
Как только стемнело, султан произвел перестроение в войске. В центре он расположил конницу. Это были прекрасно вооруженные хорезмийцы. Левый фланг заняли пешие отряды, справа расположились лучники.
Джелал-эд-Дин долго не мог уснуть. Он все глядел на вражеский лагерь, стараясь проникнуть в сокровенные мысли грузин, разгадать их намерения.
Грузины между тем разожгли костры. Они осветили свои высоты так, словно там был не военный лагерь, да к тому же еще и осажденный, а торжественный свадебный стол.
Огромное зарево стояло над Гарниси. На фоне зарева перемещались какие-то черные тени, и все это походило на уголок преисподней, где грешники жарятся на огне. Так казалось Джелал-эд-Дину, потому что всех грузин он считал неверными, то есть грешниками, достойными самой жестокой казни.
Однако голоса грузин не были похожи на стоны и вопли поджариваемых мучеников. В небо возносились возбужденные голоса и радостные крики; по шуму грузинского лагеря султан понял, что грузины ни во что не ставят близость его, Джелал-эд-Дина, многочисленных войск и ведут себя так, точно они не на поле боя, а на храмовом празднике.
Эта беззаботность врагов сказала опытному полководцу больше, чем сказали бы все разведки. Было очевидно, что грузины и не подумают спуститься вниз, чтобы обеспокоить себя ночной битвой. Они считают себя в такой безопасности, что, по-видимому, утратили самую необходимую в условиях войны бдительность.
Но действительно ли неприступно Гарнисское укрепление? Разве не брал Чингисхан, разве не брал сам Джелал-эд-Дин еще более неприступных крепостей? Да и какое значение имеет неприступность тупых и холодных скал, если люди, сидящие на скалах, недостаточно осторожны и бдительны?
И второй день прошел спокойно. Как только стемнело, султан приказал потушить огни, чтобы воины успели хорошенько выспаться.
В грузинском лагере, напротив, так же как и вчера, долго не смолкал шум. Но понемногу затихло и на горе. Один за другим
В войсках хорезмийцев появились недовольные. Многим не нравилось бесцельное стояние посреди пустынной равнины на глазах у грузин. Иные нетерпеливо ратовали за немедленный штурм высот, иные втихомолку подумывали, как бы сбежать домой. Уход из лагеря хотя бы незначительной части воинов поколебал бы уверенность и стойкость духа оставшегося большинства. Джелал-эд-Дин знал обо всем этом и думал, чем бы занять бездействующие войска.
Лагерь стоял неподалеку от богатого и неукрепленного города Двина. Было известно, что грузинского гарнизона в Двине нет. Можно напустить на Двин жадных до добычи адарбадаганцев или туркменов. Недовольство в войсках затихнет, появится богатая добыча. Кроме того, разорением Двина, может быть, удастся выманить из Гарнисских скал грузинские войска.
Грузинский амирспасалар собрал в своем шатре военный совет. Все подтвердили согласие с первоначальным решением – не ступать ни шагу с укрепленных высот и ждать врага здесь, на высоте. Военный совет мог бы на этом и закончиться. Но неожиданно слово попросил Иванэ Ахалцихели. Это было тем более неожиданно, что именно он ратовал с самого начала за неподвижное сиденье в укрепленном лагере. Слово Иванэ разрушило единогласие совета.
– Мы рассуждаем как будто правильно, Гарниси – неприступная крепость, и взять ее очень трудно. Нам выгоднее сидеть и ожидать, что предпримет враг. Мы у себя дома, а они пришли издалека. Мы никуда не торопимся, а они спешат и нервничают. Они не могут стоять без конца, они будут вынуждены атаковать нас. Дождавшись подходящего момента, Джелал-эд-Дин обязательно пойдет на приступ. Численность войск султана во много раз превышает наши войска. Известно, что Джелал-эд-Дин ожидает подхода свежих войск.
Мы должны подумать о том, что совершенно неприступных крепостей нет, Гарниси взять очень трудно, но возможно. В конце концов султан пожертвует сотней тысяч бойцов, положит их на наших высотах, но откроет путь остальным сотням тысяч.
Что для него потеря ста тысяч человек? Ради покорения Грузии можно пойти и на большие жертвы.
Так это будет или не так, но война для нас уже неизбежна. Джелал-эд-Дин не уйдет. Значит, можем ли мы надеяться на неприступность нашего лагеря и сидеть сложа руки? По сравнению с пришельцами, наше войско малочисленное и слабее.
Мхаргрдзели давно уже сидел насупив брови. Речь Иванэ Ахалцихели не нравилась ему с самого начала. Он хмурился все больше и больше и наконец, когда было упомянуто о сравнительной слабости Грузии, не сдержался и воскликнул:
– Как будто здесь еще ни разу не говорили о слабости грузинского войска! А из такой крепости, как наша, десять тысяч могут отразить нашествие всех мусульман, вместе взятых.
– Мы не должны надеяться только на героизм грузинских воинов. Пока есть время, нужно собрать дополнительные войска, и тогда наше сердце будет спокойно.