Долгая прогулка
Шрифт:
Грянул гром. Бело-пурпурный росчерк молнии пересек небо.
Успокаивающий шепот ветра в ветвях превратился в стук и треск десятка свихнувшихся духов. В грохоте и вое ветра почти потерялись звуки выстрелов. Гэррети повернул голову, снова уверенный, что это Олсон. Но Олсон все еще шел; болтающаяся на нем одежда демонстрировала, как быстро он похудел. Куртку он где-то потерял, и торчащие из рукавов рубашки руки казались тонкими, как карандаши.
С дороги тащили кого-то другого. Его незнакомое лицо выглядело маленьким, жалким и очень мертвым.
— Если ветер попутный, мы будем в Олдтауне уже в
Через несколько минут ветер внезапно стих. Гром кашлянул пару раз где-то вдали. Опять вернулась жара, невыносимая после свежих порывов ветра.
— Э-гей! Рэймонд! Рэймонд Гэррети!
Гэррети рывком повернул голову. На один ужасный момент ему показалось, что его зовет мать, и он сразу вспомнил Перси. Но это была всего лишь пожилая леди, глядящая на него из-под журнала «Вог», которым она закрывалась от дождя.
— Старая кошелка, — пробормотал рядом Арт Бейкер.
— А, по-моему, очень милая женщина. Ты что, ее знаешь?
— Я знаю этот тип. Она похожа на мою тетю Хэтти. Та обожала ходить на похороны и с такой же улыбкой смотрела на плачущих родственников. Облизываясь, как кот на сливки.
— Может, это мать Майора, — сказал Гэррети, но Бейкера эта шутка не развеселила. Он был бледен.
— У тети Хэтти было девять детей. И четверых она похоронила с такой же вот улыбкой. Некоторые любят смотреть на смерть. Я этого не понимаю, а ты? — Я тоже, — Бейкер портил ему настроение. — А она умерла?
— Нет. Она сейчас дома. Должно быть, сидит на крыльце в своем кресле.
Слушает новости про нас и улыбается, когда сообщают новые цифры, — Бейкер потер ладонью щеку. — Ты видел когда-нибудь, как кошка жрет собственных котят?
Гэррети не ответил. Новая вспышка молнии осветила небо. Следом пророкотал гром. Тучи неслись по небу, как безумные пираты по ночному эбеновому морю.
— Знаешь, — сказал внезапно Бейкер, — а я хотел стать гробовщиком.
Хорошая работа. Гробовщику найдется дело даже в кризис. Мой дядя был гробовщиком и много чего мне порассказал. Он говорил: «Люди думают, что им все равно, но это не так. Сначала они толкуют про простой сосновый ящик, а в конце концов покупают самый роскошный. Некоторые даже указывают в завещании номер модели».
— А зачем? — спросил Гэррети.
— У нас большая влажность, поэтому многие хотят, чтобы их хоронили над землей, в мавзолее. Но наверху крысы. Жирные луизианские крысы, которые разгрызают сосновый гроб, как орех.
Ветер рвал их одежду невидимыми пальцами. Гэррети хотелось, чтобы пошел дождь и отвлек их от этого дурацкого разговора.
— Да ну к черту, — сказал он. — Платить полторы тысячи за то, чтобы тебя после смерти не ели крысы!
— Не знаю, — глаза у Бейкера были полузакрыты. — Понимаешь, они едят мягкие части. Так и вижу, как они прогрызают дырку в моем гробу — шире, шире, — наконец влезают и сразу проглатывают мои глаза, как вишни. И тогда я становлюсь частью этих крыс. Разве не так?
— Не знаю, — выдавил из себя Гэррети.
— Нет уж, спасибо. Я хочу гроб, обшитый свинцом.
— Скоро он может тебе понадобиться.
— Это точно, — без улыбки согласился
Молния сверкнула снова, оставив в воздухе запах озона. Через мгновение с неба что-то посыпалось.
Это был град. В пять секунд землю засыпали градины размером с мелкую гальку. Некоторые вскрикнули от неожиданности, а Гэррети закрыл глаза рукой. Йенсен в панике пустился бежать, упал и остался лежать. Солдаты на вездеходе для верности выпалили раз десять в полускрытое завесой града тело. Прощай, Йенсен. Извини.
За градом пошел дождь, перемежающийся раскатами грома. С холма, на который они взбирались, текли потоки воды.
— Черт! — крикнул Паркер, едва не наткнувшись на Гэррети. Он был похож на мокрую крысу. — Гэррети, это, без сомнения…
— Знаю-знаю — самый поганый из всех штатов. Накрой лучше чем-нибудь голову.
— Нечем, — Паркер сокрушенно пожал плечами и отошел, заливаемый дождем.
— Как тебе? — прокричал Гэррети Макфрису. Макфрис махнул рукой:
— Все к худшему. Теперь хочется, чтобы вышло солнце.
— Скоро выйдет, — успокоил Гэррети, но он ошибся. В четыре часа дождь все еще шел.
Глава 10
“Знаете, почему меня зовут Граф? Потому, что я занимаюсь графикой! Ха-ха-ха!”
Когда они встретили второй вечер на дороге, заката не было. К половине пятого дождь превратился в противную морось, которая поливала почти до восьми. Потом все стихло, и в просветах туч показались яркие, холодно мерцающие звезды.
Гэррети плотнее закутался в промокшую одежду. Дневная жара казалась теперь благодатью. Он надеялся, что немного теплее станет от людей, которые все в большем количестве толпились вдоль дороги. Они жались друг к другу, чтобы согреться, и терпеливо ждали — должно быть, чьей-нибудь смерти. Им не очень повезло. После Йенсена выбыло только двое участников, оба просто упали в обморок. Теперь их осталась ровно половина.
Гэррети шел один. От холода ему не хотелось спать. Он сжал губы, чтобы они не дрожали. Олсон еще был здесь; кое-кто даже заключал пари, что он был пятидесятым, но эта честь досталась не ему, а некоему Роджеру Фенуму с несчастливым номером 13. Гэррети уже казалось, что Олсон будет идти вечно — если только не умрет от голода. Если он выиграет, в этом можно усмотреть высшую справедливость. Он представил заголовки в газетах: «Длинный путь выиграл мертвец».
Ноги у Гэррети онемели. Настоящая боль поселилась теперь не в ступнях, а в икрах, которые тупо ныли при каждом шаге. Иногда ноги пронизывала острая, как укол ножа, боль. Это заставило его вспомнить сказку, которую ему в детстве читала мать — о русалочке, которой дали ноги вместо хвоста, но каждый шаг по земле давался ей с такой болью, будто она шла по ножам. — Предупреждение! Предупреждение 47-му!
— Слышу, — сквозь зубы проговорил Гэррети и прибавил шагу.
Лес поредел. Север штата остался позади. Они прошли через два тихих провинциальных городка, мимо тротуаров, заполненных людьми, молчаливыми тенями в свете фонарей. Никто особо не веселился и не кричал, видимо, из-за дождя.