Долгих лет царствования
Шрифт:
Вот и проблема Уильяма Фицроя – или одна из них, если уж так говорить. Я должна была допросить его, но он так умело тянул нить разговора, что оборонялась я сама. Нет, больше я ему так себе вести не позволю.
– Я пытаюсь отыскать способ определять наличие яда в еде, не прибегая к помощи дегустаторов.
Он умолк. Чего б он ни ожидал от неё, явно не того, что я только что ему сама сказала.
– И вы действительно полагаете, что сумеете это сделать?
Я даже не колебалась.
–
Он явно не ожидал от меня ничего подобного, поэтому сейчас бросил на меня долгий взгляд – я даже почувствовала себя победителем. Ему следовало знать, что он проиграл этот раунд – пожалуй, именно поэтому он и попытается сейчас сменить тему беседы.
– Значит, Ваше Величество… Почему же вы вызвали меня сюда, в вашу лабораторию для пыток? Полагаю, уж точно не для того, чтобы обсудить очередную ерунду. Или казнить меня, например.
– Совершенно, - он улыбнулся, и я выдохнула с облегчением. – Я просто хотела с вами поговорить, - я провела рукой по краю стола, позволив себе отвлечься на это движение. – Я хотела поговорить о том…
– О том, как я кричал на вас в коридоре? – он провёл ладонью по волнистым волосам. – О, я тогда был безумно груб…
Я смотрела на него. Он только что повинился, признавался в чём-то?
Вероятно, эта повинность – просто какой-то трюк, что должен в очередной раз вывести меня из равновесия.
– Я не нуждаюсь в извинениях.
– О, - промолвил он. – Может быть, позволите мне попробовать ещё один раз?
Он встал передо мною на колени, склонив голову, и я отскочила от него.
– Ваше Величество, простите меня за те тяжкие оскорбления, что я вам нанёс! Я надеюсь на ваше прощение…
Он просто ужасен! Да и я не ожидала от него ничего другого. Уже появлялись первые намёки на панику – покалывало кончики пальцев, - но я лишь сжала руки в кулаки. Я не позволю ему манипулировать собой.
– Не стоит надо мною насмехаться.
Он поднял голову, удивлённо глядя на меня.
– Это ведь была просто шутка…
– Вы не шутили, - я отвернулась, считая вдохи и выдохи. Три удара – на четвёртом вдохнуть воздух. И успокоиться.
Он вновь встал.
– Я просто пытался пошутить. Я отнюдь не собирался расстраивать вас.
– Вы не собирались расстраивать меня, разумеется, но хотели повеселить себя моим прелестным обществом, - разумеется, он меня совершенно не уважал. Все представители старого двора были жестокими к кому-то подобному мне. Но он – придворный, а это означало, что он хотя бы немного должен быть культурен и тонок в своих насмешках – вот только я даже этого, кажется, не удостоилась.
Но чем быстрее я спрошу его то, что хотела, тем быстрее он оставит меня в покое.
– Я хотела поговорить с вами о ночи убийства. Хочу,
– И зачем же вам всё это знать?
Он, кажется, попросту не умел оставаться серьёзным.
– Потому что старых придворных кто-то убил. И мне бы очень хотелось узнать, кто именно.
– И вы считаете, что это, может быть, был именно я.
Я повернулась к нему лицом. Он всё ещё занимал небрежную позу, но выражение его лица будто бы отражало яркое, просто ощутимое внимание.
– Я этого не говорила.
– Да, но ведь вы имели это в виду? Фрея, Фрея… Я вырос при дворе – и отлично разбираюсь в людях. А у вас тонкости куда меньше, чем у кого-либо, кого я только встречал в своей жизни…
– И что же случилось, что вы избавились от обращения Ваше Величество?
– Мне кажется, я имею право обращаться по имени, если вы обвиняете меня в убийстве.
Теперь что-то переменилось в его выражении лица, он казался не таким уж спокойным, и нечто неведомое вырывалось на свободу. Я ощутила укол вины.
– Я не обвиняла вас в убийстве, мне просто надо знать, что случилось.
Он приблизился ко мне.
– Вы меня совершенно не знаете – разумеется, нет. Почти все, кого я знал, умерли на том банкете… Мои друзья, мой отец. Вы вправду считаете, что я мог пожелать убить их?
– Их мог убить кто угодно, а король на банкете был очень зол на вас.
– Мой отец был зол на меня, кажется, как минимум половину моей собственной жизни. Он ненавидел меня уже за то, что я существую. Вот только это не повод убивать всех, кого я только знал.
– Я знаю, - вдруг вспомнилось, как он выглядел на следующее утро после банкета, когда я столкнулась с ним на лестнице. Такой сломленный… Вот только человек всё равно может быть виновным в убийстве – разве после этого он не стал бы мучить себя, съедать изнутри? Если он думал, что так следует поступить… - Но почему он на вас злился?
– Понятия не имею. Мой отец – слишком важная особа, чтобы рассказывать о том, что именно его не устраивает. Вам просто следует это понять. Мне повезло, что он менял своё мнение очень легко и быстро.
Никогда не думала об этом прежде… Я ведь знала, что король ругался с Фицроем едва ли не каждую неделю, но только это лишь придворные интриги, что никогда не приводили к человеческим смертям. Сейчас на Фицроя смотреть было как-то странно и неудобно – видеть в нём живого человека, а не важную фигуру при дворе.
– Но что же вы видели на банкете?
Он вздохнул, а после опёрся рукой о стол. Казалось, это его движение было последней каплей, разбившей рыцарскую броню. И когда он вновь заговорил, его голос звучал ниже и куда грубее.