Долгих лет царствования
Шрифт:
– Прекрасно, не так ли?
Я подпрыгнула на месте – даже не заметила, как Мадлен Вольф подошла ко мне. Она наклонилась очень близко, и рука с драгоценными камнями покоилась на моём запястье. – Он использует свет так, как будто был там… там, о чём рисует. Удивительно, но он может его и здесь контролировать. Фантастически1
Я кивнула. Она наклонилась чуть ближе, и её ноготки впились в мою кожу.
– Я хотела вас предупредить. Будьте осторожны с моим кузеном…
Что? Я вынудила себя оторвать взгляд от прекрасного представления.
– С вашим кузеном? – ошеломлённо
– Он хороший человек – действительно хороший, - и желает только добра, но… Но он ослеплён своим горем по старому королю. И мне кажется, что он подозревает, будто бы вы тоже приложили руку к его смерти. Пока у него нет никаких доказательств, вот только он, Фрея, вам не союзник и никогда им не будет. Так что постарайтесь быть с ним более осторожной, вот и всё.
– Почему вы всё это мне говорите?
– Так ведь вы спасли мою жизнь – и заслуживаете знать. Вы куда лучше, чем он может позволить себе считать, - она отошла на шаг назад, сохраняя на губах всё ту же сладкую улыбку. – Это произведение столь талантливо… Надо будет пообщаться с этим артистом после того, как всё закончится…
Она ускользнула, оставив меня одну – просто смотряющую ей вслед. Сердце колотилось. Да, я знала о том, что Стэн подозревал меня, но никогда прежде никто об этом вслух не говорил, чтобы вот так взять и грубо подтвердить мои подозрения. Её поведение было таким странным… неужели она знает больше, чем сказала, понимает, что именно задумал Стэн?
Представление закончилось, и я зааплодировала вместе с другими, а после поспешила к артисту. Ведь слова Мадлен могли быть намёком, что он что-то знает – и я сама должна поговорить с ним. Но Холт положил мне руку на плечо, твёрдо останавливая и не позволяя ступить ни шагу.
– О, он был прекрасен, не так ли, Ваше Величество?
– Да, - кивнула я. – И я хотела бы его поблагодарить, немного пообщаться о его работе.
– О, эти люди никогда не раскрывают свои секреты… Пойдёмте, мне кажется, у придворных будет о чём поговорить после этого славного представления. Пора начинать.
Он потянул меня за собой.
Нам подали павлина на золотых тарелках, но, казалось, никто не мог заставить себя съесть эту птицу. Люди делали вид, накалывая мясо на вилки и поднося их к своему рту, но никто не проглотил ни единого кусочка.
Мне следовало начать есть, чтобы успокоить людей, но я едва-едва могла попробовать что-нибудь. Я должна была заставить всех есть – но не могла перестать думать о том, что во время представления сказала мне Мадлен. Я ведь не могла сказать леди Патриции, что влюблена в её волосы? Да, я собиралась вежливо обратиться к ней, но не звучало ли это так вынуждено? Ведь она, пожалуй, решила, что я её дразнила… а эта глупая улыбка, направленная на сэра Виктора – вероятно, он посчитал меня пустоголовой идиоткой! А моя речь… Я слишком мало помню, но и то звучало очень тревожно. А вдруг я перепутала слова и не заметила? И, наверное, это было скучно, монотонно, или они все посчитали, что всё это – моё отношение к ним…
Один из приглашённых встал. Он сжимал в руках свой золотой кубок, кивнул моему столу, слегка улыбнулся.
– Тост! – промолвил
Я замерла. Слова звучали почтительно, но в них таилось что-то зловещее – намёк на то, что я не законная королева. Он будто бы отметил, что есть кто-то, кто заслужил право на этот трон больше, чем я.
Я должна была что-то сделать. Что-то сказать, отреагировать как-нибудь и поставить его на место, взять ситуацию под свой контроль – но в моей голове было так пусто! Я не могла сейчас ошибиться – но что же делать? Нельзя принять намёк на угрозу… Надо ответить и воспользоваться самыми красивыми словами, самой красивой улыбкой… Но ведь во мне ничего этого не было!
Рядом со мной отец и Холт подняли кубки. И мне тоже следовало – или просто кивнуть, или сделать хоть что-нибудь… но моё сердце колотилось всё быстрее, руки дрожали, и я едва-едва могла двигаться, а уж о дыхании не было и речи…
Звон стекла. Я подскочила на месте – и все уставились на Фицроя, что улыбался, глядя на разбитый кувшин, точнее, его осколки у своих ног. Красным пятном на полу растеклось вино.
– Простите меня, Ваше Величество, - протянул он, вот только в его тоне не было ни единой капельки извинения, даже намёка на что-нибудь подобное. – Моя рука соскользнула, вот и получилось… Кажется, этой ночью я буду выступать вместо шута, вот и всё…
Я заставила себя кивнуть ему.
Он был совсем не тем парнем, с которым я разговаривала в подземельях, вновь вернулся в свою прежнюю шкуру, но дыхание вернулось ко мне, а мир прояснился.
– О, типичный Фицрой, - хохотнул мужчина рядом с ним, и голос его разлился мёдом по всему залу. – Такой невнимательный в самый ответственный момент.
Все рассмеялись, и разговор потёк живее и веселее.
Я попыталась поймать взгляд Фицроя, но он вновь не смотрел на меня.
Четырнадцать
Я наконец-то улеглась на кровать, и Дэгни выгнулась рядом со мной. В комнате было совсем темно, но мне казалось, что я всё ещё вижу узоры на балдахине, вышитые красные птицы, пантеры, что гоняются за ними, сверкающие звезды…
На рассвете будут проходить похороны. Похороны… Я повернулась на бок – да, я только на одних похоронах прежде бывала, и о тех мне хотелось вспоминать меньше всего на свете.
Они все повторяли, что моя мама умерла, и эти слова кружились в голове – они так жалели, так жалели… А я тогда им не верила. Потом наступили похороны – мой единственный шанс проститься с нею. Вокруг нас собралась толпа, и мне было так интересно, что там происходит, а ещё я ненавидела, что они воровали у меня секундочки – ведь никто из них не имел права находиться рядом с нею, только я одна. А потом я вдруг осознала, что моя мама пропала, она больше никогда не вернётся, никогда… Я не помнила, что было дальше – мне рассказывали люди. Я кричала, не дала священнику подойти к телу, отпиралась руками и ногами…