Долгий поцелуй на прощание
Шрифт:
Кэт продолжала смотреть в воду и потрясенно молчала. Мысли в голове бешено крутились, цеплялись друг за друга, словно зубцы шестеренок. Она не хотела говорить. С какой стати облегчать ему задачу?
— Но ты должна понять, что… — его несчастный голос замер, а потом он спросил: — Как ты догадалась?
— Ты не привез с собой костюмы, — механически пояснила Кэт. — Ты бы не вернулся сюда работать без них. — Она повернулась и посмотрела на него. — Я же не дура.
Джайлс взглянул ей в лицо. Глаза его были полны глубокой грусти. Слезы паники, которых
— Это последнее, что я мог бы о тебе подумать. — Он потянулся к ней, но в последнюю минуту опустил руки. Кэт надеялась, это потому, что он хотел помочь ей сохранить чувство собственного достоинства, а не потому, что ему больше не хочется к ней прикасаться. — Это самое последнее.
Джайлс засунул руки в карманы.
— Знаешь, когда я уезжал в июле, я думал, что к августу ты вернешься домой, оставив мне пачку сердитых извинений в духе: «Я просто не могу жить в Лондоне самостоятельно». Но ты не уехала, ты выдержала, нашла работу и жилье, и когда я вернулся…
— Не прошло и полгода, — перебила Кэт, кусая губы.
— Да, когда я вернулся — а прошло всего неполныхполгода — ты приехала за мной на машине по лондонским улицам. И привезла домой, словно всегда здесь ездила.
— Я впервые села за руль в Лондоне, — запротестовала Кэт. — И я вовсе не наслаждаюсь жизнью здесь!
— Что ж, тем большего уважения ты заслуживаешь. Все дело в отношении к происходящему. Шесть месяцев назад ты отказывалась от этого из принципа. Ты боялась. А теперь ты просто… делаешь это!
— Ах, ты вынудил меня учиться выживанию, а теперь ждешь благодарности за это? Пожалуйста, не надо! — выпалила Кэт.
Ее душу затопила горечь, подобная глубокой черной реке внизу. Как он смеет так все переворачивать!
Джайлс продолжал говорить, отчаянно стараясь снять все возрастающее напряжение.
— Когда я сказал, что мы не должны ни писать, ни звонить друг другу первые несколько недель, это было хорошо и для меня, и для тебя. Я сильно скучал, но не хотел мешать тебе устраивать свою жизнь в Лондоне, напоминая о жизни в Дареме.
Прекрасная простая жизнь в Дареме сверкнула перед мысленным взором Кэт, и она с трудом сдержала рыдание. Кэт совсем не хотела отдаляться от нее, но ее тащило все дальше и дальше, туда, куда ей совсем не хотелось.
— Ты думаешь, я не лежал по ночам без сна, в полном одиночестве, прикидывая, который час в Лондоне и будешь ли ты на работе, если я позвоню? Мне очень хотелось услышать твой голос, — Джайлс облокотился на перила и смотрел в воду. — Но я знал, как сильно это помешает и твоей, и моей жизни, и не звонил.
Воцарившееся молчание нарушила Кэт.
— На сколько ты вернешься туда? — спросила она и сама ответила: — Полагаю, это уже несущественно. Месяц, четыре месяца, год — сроки растяжимы.
— Они хотят, чтобы я остался и закончил проект, над которым работаю, — сказал Джайлс. Она услышала, с каким усилием он заставил голос звучать спокойно. — Это может занять три месяца,
— Ах, прекрасно.
Кэт представила себе, как будет плестись на работу по вьюжным улицам. Увидела нижнее белье Данта, разбросанное по вонючей квартире, и истерические записки Элейн, разбросанные по ее столу. Она представила, как обклеит буфет изнутри фотографиями Джайлса, чтоб его образ не сводился только к парадному галстуку на снимке у постели.
— Почему ты не сказал мне раньше?
— Не хотел испортить эти несколько дней, наше совместное Рождество. О том, что остаюсь до декабря, я сказал тебе в сентябре, и ты не писала мне три недели.
Кэт подавила возражение. Соблазн растерзать Джайлса сарказмом был очень велик, но она знала, что это не поможет. Может, это шаг вперед? Часть ее новой усовершенствованной личности?
— И я так завидовал, — неожиданно добавил Джайлс.
Это застало Кэт врасплох. Она взглянула на него.
— Завидовал? Мне?
— Да. Завидовал, что ты впервые открываешь для себя Лондон. Что у тебя есть приятная работа, где никто не контролирует каждое твое движение…
Кэт хотела было напомнить, что она работает младшим редактором в издательстве, а не дегустатором на шоколадной фабрике, но сдержалась.
— … Завидовал всему, о чем ты мне рассказывала вчера и в письмах, — интригам на работе, новым друзьям, соседям по квартире… — Он посмотрел на нее так, словно хотел сказать еще что-то, но продолжал: — Знаешь, если быть полностью честным, я бы хотел, чтоб ты была… не так счастлива, чтобы я мог приехать и спасти тебя. Или я просто не хотел, чтобы тебе было хорошо в Лондоне без меня. Но ты держалась молодцом, даже если сама так не думаешь. Я тобой очень горжусь.
Кэт собиралась признаться, что так долго торчала в «Эклипс» потому, что считала дни до его возвращения, как заключенный. Что она ненавидит своих соседей, а лондонское метро и все автобусы вместе взятые просто омерзительны. Но Джайлс продолжал:
— Я понимаю, это несправедливо — просить тебя ждать меня здесь… — он смущенно замялся, — и мы ведь даже не говорили о твоих:планах. — Он взглянул на нее. — Какие у тебя планы? Ты собираешься поехать домой? Шестнадцать понедельников прошли… Или ты…
— Думаю, теперь надо говорить о двадцати понедельниках.
«И все они печальные, ни одного счастливого».
Кэт снова стала смотреть на реку.
— По правде говоря, я не задумывалась над этим. Просто ждала тебя.
Они стояли, облокотившись на перила, и молчали. За их спиной проносились машины, направляющиеся за город. Цепочки движущихся красных и белых огней на других мостах через реку отражались в воде.
Кэт почувствовала, что боль, наполнявшая ее в июле после отъезда Джайлса, вернулась. Но шокового оцепенения уже не было. Боль была уже знакома. Кэт вспомнила безнадежность, охватившую ее в сентябре, и одиночество, подступавшее со всех сторон, когда проходило похмелье и она понимала, что ей остается только ждать.