Долгий путь в лабиринте
Шрифт:
Работа была закончена. Он отошел в сторонку, чтобы передохнуть и выкурить папиросу.
Теперь предстояла проверка работы двигателя. Если все будет хорошо, он поднимется в воздух, сделает два-три круга.
Самолетик стоял у самой кромки леса, носом к просторному ровному лугу. Красные крылья машины и белоснежный решетчатый фюзеляж приятно контрастировали с фоном — позади биплана густо росли клены, и они уже оделись в осенние краски.
— Моя маленькая птичка, — проговорил испанец, любуясь аэропланом, — ты сильно сдала, бедняжка, но все равно я люблю тебя и не променяю ни на какую другую!..
— Боже,
Гарсия обернулся и увидел Сашу. Сопровождаемая Гаркушей, она только что подошла к самолету.
— Сеньорита! — Пилот раскланялся. — Вы ли это, или у меня снова начинаются видения?..
Саша полюбопытствовала, о каких видениях идет речь. Гарсия пояснил, что провел странную ночь. То ли он спал, то ли бредил наяву, но все время с ним была русская сеньорита.
— И знаете, с чего началось? Почему-то я оказался в Валенсии, у стены монастыря бенедиктинок, возле ниши с корзиной для подкидышей… Вы знакомы с этим нашим обычаем? [8]
8
В Испании монастыри принимают подкидышей. Мать кладет ребенка в специальную корзину в нише монастырской стены и звонит. Монахини втягивают корзину и забирают ребенка.
— Да, читала.
— Только на этот раз все было наоборот. Я подхожу к нише, дергаю за шнур звонка. С минуту ниша пуста. Потом появляется корзина, и в ней — вы!
— В грудном возрасте?
— Ну нет. Вы были такая, как сейчас: взрослая и очаровательная, самая красивая на свете!
— И разумеется, одета как невеста, — усмехнулась Саша. Она уточнила: — Как ваша невеста…
— Именно так. На вас была мантилья и фата, причем такие, какие я сам выбрал бы в магазине.
— А что было дальше?
— Очень просто: я взял вас на руки и понес. Всю ночь мы слонялись по улицам, в каждой таверне нам подносили вина. Потом где-то мы танцевали. Какому-то карлисту [9] , посмевшему поднять на вас глаза, я набил физиономию.
— Чем все это закончилось, сеньор жених?
— Увы, пока я дрался с карлистом, вы куда-то исчезли. Но вот вы появились снова, и я счастлив.
— Я все думаю, — сказала Саша, приняв озабоченный вид, — думаю, где бы нам достать мантилью и фату.
9
Ярые монархисты, приверженцы претендента на испанскую корону тех лет — Карлоса.
Гарсия расхохотался, взял руку Саши, поцеловал.
— А если я отыщу все это?
— Спрячем для другой девушки, которую вы тоже полюбите с первого взгляда.
— Сеньорита разбивает мне сердце.
— Оно исцелится, как только вы полетаете на своей птичке. Иногда не мешает проветрить мозги.
Испанец насупился. Саша подумала, что слишком уж грубо обошлась с ним. Чтобы переменить тему разговора, спросила, как подвигается ремонт.
— Ремонт окончен, —
— Надеюсь, у вас хорошая память на обещания? — сказала Саша. — Вы неосмотрительно поклялись, что возьмете меня в полет.
— Слово есть слово!
— Впрочем, не все зависит от нас с вами. — Саша покосилась на Гаркушу. — Я отдана на попечение этого человека. Он может не разрешить…
— Думаю, с ним мы поладим. Не станет возражать, если прихватим и его.
— Ваша птичка может поднять троих?
— Может, сеньорита. Но это предел… Итак, я проверяю мотор и, если все в порядке, мы летим.
Гарсия пошел к самолету.
Запуск мотора аэроплана всегда был нелегким делом. Сложность заключалась в том, что из воинства атамана Шерстева почти никто не соглашался дергать пропеллер. Если же за винт брался сам авиатор, трудно было найти желающего сесть на его место и, двигая рычажком газа, поддерживать обороты, когда заработает мотор. Аэроплана боялись, и основания для этого были. Как-то одному из добровольных помощников лопастью винта сильно попало по руке. В другой раз распустился узел веревки, которой биплан был привязан к дереву, мотор застучал, аэроплан побежал по лугу, и сидевший в кресле пилота бандит с воплем выбросился на землю.
Только немногие все еще соглашались помогать авиатору при подготовке машины к полетам. Одним из таких был телохранитель и слуга атамана — горец Леван. Сухощавый, тонкий в талии, он казался и вовсе невесомым, когда подпрыгивал и, ухватившись за лопасть пропеллера, повисал в воздухе. Но в следующую секунду винт поворачивался, мотор стрелял и, выплюнув клуб дыма, начинал тарахтеть. А Леван отпрыгивал в сторону, вскидывал руки, что-то кричал, случалось, даже выхватывал кинжал и потрясал им над головой. Работающий аэропланный мотор всякий раз приводил его в исступление… И всего несколько человек изъявили желание совершить полет. Среди этих последних был Степан Гаркуша. В банде Шерстева он считался лучшим наездником, лихим рубакой.
…Итак Гарсия стал готовить мотор к запуску. Он проверил, правильно ли установлено зажигание, осмотрел свечи, магнето. Все было в порядке. Тогда из большой белой жестянки он залил в бак горючее — жидкость с резким запахом.
— Мерзость необыкновенная, — проговорил Гарсия, вздрагивая от отвращения. — Но моя птичка неприхотлива, она способна переварить и эту зловонную пищу.
— Значит, вы хорошо ее воспитали, — рассудительно заметила Саша.
— Спасибо, сеньорита… Теперь мы зальем масло в картер, и тогда с Божьей помощью эта груда железного лома очнется от спячки.
— То вы поносите свой аэроплан, то осыпаете самыми нежными словами. Где лежит истина?
— Я люблю его, сеньорита. А кого любят, не грех и поругать иной раз — для порядка… Куда же девалось масло? Ага, вот оно!
Пилот поднял большую бутыль — одну из тех, что привезла группа Гаркуши.
Саша всплеснула руками. Все еще не веря глазам, подошла ближе, и тогда в нос ударил знакомый «аромат».
— Свой аэроплан вы поите касторкой?! — воскликнула она и расхохоталась.
— А что? Это лучшее масло для мотора. В юности я был гонщиком. Мой мотоцикл бегал только на касторке.