Долгий солнечный день
Шрифт:
— Понял, — кивнул Лин. — А красиво он сел, правда?
— Правда, — улыбнулся Саб.
* * *
Разобравшись с компаниями, вернулись на выбранную точку неподалеку от берега — праздничная служба уже началась. Тут и там в толпе мелькали знакомые: Георгий, в неожиданно чистом и нарядном костюме, продавщица Соня, а нарядном платье и разноцветном платке; неподалеку прошла Лидия, толкая перед собой неизменную коляску, вскоре из леса потянулись патрули, последним появился Михаил в сопровождении новичков, и начал проталкиваться поближе к озеру,
— Я сейчас, схожу, ту компанию проверю, с костром, — предупредил Саб. — Не уходите, дождитесь меня.
— А куда уходить-то? — не понял Лин.
— Ну, мало ли…
Саб ушел.
— Надо было мне тоже платок взять, — вздохнула Эри. — Я как-то не подумала, что он нужен.
— Зачем? — не понял Пятый.
— Там все в платках, — пояснила она. — Я, в общем… ладно. Лучше здесь постою без платка, чем там в платке. Не самые приятные ассоциации у меня с платками.
— Почему? — нахмурился Лин.
— Потому что мне приходилось носить их на Соде, — она поморщилась. — Там теперь без платка даже на улицу не выйти.
— Да ты что… — у Лина округлились глаза. — Почему?
— Потому что это грех, — Эри тяжело вздохнула. — И в брюках ходить грех, и без платка, если выйдешь с непокрытой головой, побить могут, и вообще… долго рассказывать. В хорошем месте вы меня тогда оставили.
— Вот давай не надо, а? — попросил Лин. — Давай хотя бы не сейчас.
— Ладно, не буду, — Эри вытащила сигареты. — Просто… временами всё нормально, а иногда как накатит… вот как теперь…
— Может, домой пойдем? — предложил Пятый. — Мне почему-то кажется, что нам всем хватило моего экзерсиса с водкой. Если еще и тебе крышу сорвет…
— Всё в порядке, — Эри щелкнула зажигалкой. — Я больше не буду.
— Наверное, лучше домой, — поддержал Лин.
— Не-на-до, — по слогам произнесла Эри. — Просто давайте не будем подходить ближе.
— Хорошо, постоим здесь, — кивнул Пятый. — Малыш, я понимаю, что прощения просить мы будем до скончания века, но просто…
— Это прощение уже ничего не изменит. Что сделано, то сделано. Всё. Зря я про это вспомнила. Лучше не вспоминать про это, потому что и вам в результате хуже, и мне.
Лин решительно взял ее за руку, и потащил куда-то в сторону, подальше от толпы, а Пятый остался стоять на месте. Вытащил сигареты, повертел в руках, сунул пачку обратно в карман. Через несколько минут из леса вышел Саб.
— А эти где? — спросил он с удивлением.
— Отношения выясняют, — вздохнул Пятый.
— На предмет чего?
— Эри не любит религию, у нее на то свои причины. А мы… словом, ты же всю историю знаешь сам. Мы ее оставили на Соде, где с религией было не очень хорошо. Она про это вспомнила в очередной раз, ну и вот. И нам врезала, и сама расстроилась.
Саб тяжело вздохнул, покачал головой.
— Религия — это страшная штука на самом деле, — произнес он. — Очень страшная.
— Почему? — с интересом спросил Пятый.
— Потому что старается подменить собой веру, — пожал плечами Саб. — Я, знаешь ли, и сам какое-то время…
— …работал богом смерти, и что с того? — Пятый нахмурился.
— Да то, что я имел счастье видеть, как это всё зарождается, и какие формы потом принимает. У нас последователи Яхве приносили человеческие жертвы, резали, убивали, да еще и лгали напропалую. А те, которые шли за нашим пантеоном… думаешь, они вели себя лучше? —
— А сам ты не хочешь рассказать? — спросил Пятый.
— Нет, не хочу, — покачал головой Саб. — И не буду. И не проси.[1]
— Ладно, — сдался Пятый. — Слушай, я пойду, покурю, и приведу этих ненормальных. Нашли, блин, время и место для выяснения.
* * *
Вернулись они втроем спустя пятнадцать минут — служба к тому времени уже давно началась. Эти пятнадцать минут они провели, сидя на бревнышке, и утешая Эри, которая, по ее словам, «что-то расклеилась», но, выкурив две сигареты подряд, все-таки нашла в себе силы успокоиться и собраться. Шилд, разумеется, тоже активно принимал участие в утешении хозяйки: забрался к ней на руки, урчал, бодал головой её подбородок, а под конец развернулся, и Эри получила по лицу несколько раз хвостом, что насмешило сперва её саму, а потом и Лина с Пятым, которые попытались спихнуть кота, но кот спихиваться не пожелал категорически, и принялся полушутя полусерьезно от них обороняться, махая лапами и шипя. В результате вся компания пришла в нормальное расположение духа, и к Сабу явилась уже во вполне хорошем настроении.
— Ну, чего тут? — спросил, подходя к Сабу, Лин.
— Всё спокойно, — ответил Саб. — Служат. Надо сказать, это совсем не похоже на то, что я до этого видел.
— Почему? — удивилась Эри.
— Сама посмотри, поймешь. Очень многое зависит от того, каким своего бога видит тот, кто в него верит.
— То есть верующий? — уточнил Лин.
— Нет. Без ярлыков, пожалуйста. Именно тот, кто верит — а это несколько другое. Впрочем, неважно. Так вот, они… — Саб задумался. — Они сейчас искренне радуются за то, что бог спасся, и у него все хорошо. Кстати, по их версии бога никто не казнил. Его спасли из тюрьмы люди, он потом долго прожил, скитался, правда, и был гоним, но он выжил, был излечен своей женой Марией, и завел двенадцать детей, которые стали потом основателями двенадцати царских родов.
— Ничего себе! — Пятый покачал головой. — До этого я не дочитал.
— И очень зря, — упрекнул Саб. — Ит и Скрипач вам потом влепят неуд за то, что не ознакомились с тем, с чем надо знакомиться в первую очередь. А именно — с условиями мира пребывания.
— А как же грехи? — несказанно удивилась Эри. — Ведь это, если я правильно помню, основная догма…
— Здесь — нет, — пожал плечами Саб. — Здесь грехи есть только по факту самого греха. Почитайте потом, зачем сейчас это обсуждать? Давайте лучше посмотрим.
А посмотреть было на что. Служба, которая сейчас происходила на берегу, отличалась от тех, что до этого видела Эри — и отличалась довольно сильно. В ней было больше… Эри задумалась… больше эмоций, что ли? И служители, и хор рассказывали сейчас прихожанам историю чудесного спасения бога из темницы, и, кажется, искренне сопереживали ему. Над неподвижной водой летели сейчас голоса: хор, читки, которые произносили служки, и густой бас Амвросия, ему вторило слабое эхо, и сотни тихо повторявших молитвы голосов стоявших на берегу людей.