Долгий сон
Шрифт:
— Не-а, — соврал он, а дрожь в правой руке все не унималась.
— Ну и ладно, сынок. Назад доберешься один?
— Доберусь, — сказал он, пряча деньги в карман. Идти было страшно, но и признаться, что страшно, — тоже.
Отец довел его до тротуара. Он свернул за угол, и тут же ему перехватило горло, он зашмыгал носом, беззвучно, без слез. Ему пришлось врать отцу, ради отца, ради себя — хорошо хоть, что он врал не напрасно.
III
Пуп стоял на ступеньках у своего дома и маялся. Мать, в косынке, в ситцевом платье, возилась,
— Слушай меня хорошенько… Ступай в похоронное бюро, скажи папе, что заезжал мистер Кантли. В шесть мистер Кантли заедет еще, надо, чтоб папа был дома.
— Понятно, мама, — буркнул он, возмущенный, что с ним обращаются как с глухонемым дурачком.
— Ну-ка, что тебе велено сказать папе?
Он набрал побольше воздуха, насупил брови, сосредоточиваясь, и повторил.
— Верно, — одобрительно сказала мать. — И возьми на ужин хлеба у мистера Джордана. И как будешь переходить Перкинз-стрит, стань и…
— …погляди сперва налево, потом направо, — лукаво, хоть и не в полную меру своего пренебрежения передразнил он.
— Ты что, грубиянничать мне вздумал, мальчишка?
— Не, мам, — малодушно отступил он. — Я не грублю.
— Слышала я, что ты сказал и как сказал… Ступай уж. — Она чмокнула его в щеку и подтолкнула легонько.
Он сошел со ступенек, чувствуя на себе ее взгляд и оттого двигаясь скованно. Но за первым же поворотом к нему вернулась уверенность в себе, он вздохнул, с удовольствием ощущая, как ласкает босые пальцы дорожная пыль. Присутствие матери всегда связывало его, вот с товарищами было легко, весело. Всего лишь недолгих семь лет были у него за плечами, но он уже знал, как расположить человека к себе, обезоружить мягким взглядом своих карих глаз. Встречаясь с враждой или неприязнью, он никогда не лез напролом, он брал исподволь, улыбкой и добивался в конце концов своего. Большей частью он держался застенчиво, одно только было способно разозлить его всерьез: когда кто-то давал ему почувствовать свое превосходство или выставлял дураком. Сейчас, например, он имел зуб против Тони, этот поганый горлодер, как донес ему Зик, смошенничал, когда выиграл у него один из самых красивых шариков с агатовым узором. «Попадись мне, урод здоровый», — пригрозил он мысленно.
Впереди в мареве зноя обозначилась лавка мистера Джордана, на крыльцо набились рабочие с железной дороги — околачиваются, делать им нечего. Теперь не миновать намеков, презрительных шуточек. Родители сколько раз его учили, чтобы не якшался с подсобниками. «Сынок, пускай у нас с ними кожа одного цвета, а они тебе не компания», — говорила мать. Отец выражался еще определеннее. «Я близко не подойду к ним, Пуп, разве когда помрут— да и то потому, что деньги плачены, а так бы нипочем».
— Здрасьте, — пробормотал он, проходя мимо них.
Кто-то невнятно проворчал в ответ: «Здорово», но, когда он вошел в магазин, снаружи грохнул хохот. Рыбий Пуп передернулся. Над ним потешались за то, что он в белой рубашке, что живет в своем доме, за то, что он «Пуп, сынишка Тайри… Да похоронщика, не знаешь, что ли…» Эх, почему нельзя, чтобы он ходил в комбинезоне, как другие мальчишки. Вроде считается, что он этих подсобников
— Пуп, здорово, дружочек! — Мистер Джордан, круглоликий, лысый, дородный, цыкнул, посылая в ящик с песком струю табачной слюны.
— Здрасьте, мистер Джордан, — пропищал Пуп, выкладывая на грязный прилавок монету в десять центов и заученно улыбаясь. — Я к вам за хлебом.
— Хлеб? Пожалте! — Старый лавочник запустил в него булкой в целлофановой обертке.
Пуп вскинул руки, но не успел. Булка шлепнулась на пол.
— Нет, вы полюбуйтесь на него, — радостно закудахтал мистер Джордан. — И не стыдно? Собираешься в бейсболисты, а булку поймать не можешь.
— Откуда я знал, что вы кинете, — беспомощно, красный от неловкости, оправдывался Рыбий Пуп.
— Как там наш Тайри?
— Ничего, хорошо. Я сейчас к нему иду.
— А-а, — протянул мистер Джордан. — Ну, скажи Тайри, пусть обрабатывает тела на совесть.
— Это вы про покойников?
— Хе-хе! Ты передай, как сказано, а уж Тайри поймет, про кого… — Мистер Джордан колыхался от веселости.
— Ладно, сэр, — прошептал Рыбий Пуп.
Старый лавочник вышел из-за прилавка, заложив за спину правый кулак.
— Угадай, что у меня в руке, — твое будет, — подзадоривал он мальчика.
— Не винный камень? — неуверенно спросил Пуп.
— Он! — просиял мистер Джордан. — Ну, лови!
Правая рука мальчика перехватила винный камень на лету.
— Молодчина! — похвалил мистер Джордан. — А «спасибо» где?
— Ой, спасибочки, мистер Джордан, — пропел он, сунув леденец за щеку.
Под довольный смешок лавочника он выскочил за дверь. От благодушия мистера Джордана стеснительности у него поубавилось, и он не стал обращать внимание на бездельников, которые толпились на крыльце. Посасывая винный камень, он на ходу машинально подбрасывал и ловил хлеб. Как это его угораздило сплоховать перед мистером Джорданом? Ничего, вот только потренироваться чуток… Он подбросил булку фута на три, поймал. Увлекшись, он напряг мускулы и зашвырнул ее вверх что было сил; сверкая на солнце целлофановой оберткой, булка величаво взмыла в поднебесье, на мгновение заслонила собою солнечный диск — и тут он потерял ее из виду. До него донесся чавкающий всплеск. Куда же она делась? Он поискал в высокой траве. А, вот она… Ой, беда какая! Обертка лопнула, белоснежные куски хлеба выпали и валялись теперь как попало в темно-зеленой жиже большущей коровьей лепешки. Он замер, обалдело тараща глаза. Что теперь скажет мама? Он нагнулся и осторожно потрогал один из рассыпавшихся ломтей, пропитанный чем-то вроде пюре из взбитого шпината. Нет, какое там! Убитый, он постоял еще. Из чувства самозащиты он мысленно представлял себе, как это могло произойти: он все исполнил, как было велено, — мирно шел своей дорогой, но вдруг оступился и выронил булку прямехонько на коровью лепешку. Нет, не пойдет… Концы с концами не сходятся. Лепешка футов на десять в стороне от дороги, не может булка отлететь так далеко. Ну а если он обо что-то споткнулся и растерял ломти хлеба? Тоже не годится. Он так и слышал, как мать говорит ему: «Пойдем-ка, покажешь мне, обо что это ты споткнулся…»