Долгое завтра
Шрифт:
– Неужели абсолютно все безразлично?
– Конечно, нет. Например, моя работа. Мне наплевать на старых идиотов, которые вообразили, будто могут распоряжаться мной и бесконечно указывать, что можно делать, а чего нельзя.
– Да, – рассеянно пробормотал Лен, – конечно. Можно делать и думать, что хочешь, за исключением одного – нельзя говорить, что не разделяешь больше их веры, и в этом Барторстаун не слишком отличается от Пайперс Рана.
Молодые люди подошли к двум огромным валунам. Лену показалось, будто похожая на снежную бабу фигура с трудом пробирается
– Прошу прощения, что задерживаю вас. Я куда-то подевал свой ключ. Вы не будете возражать, если я войду вместе с вами?
В Барторстаун они вошли втроем, Лен косился на Гутиэрреза, думая о его бессонных ночах, проведенных с бумагами и кувшином. Лен жалел его и вместе с тем боялся. Ему отчаянно хотелось задать вопрос о Нулевом Решении, но он был уверен, что, услышав подобное, Гутиэррез ударит его. Поэтому Лен сдержался.
За воротами тоже намело горку снега, а дальше – лишь темень, холод и пустота. Гутиэррез шествовал впереди. Он несколько раз споткнулся, но теперь шел неестественно ровно и прямо. Лен слышал, как он тяжело дышал, словно после забега на длинную дистанцию. В проходе зажегся свет, где-то возле внутренней двери, Гутиэррез ушел далеко вперед и, казалось, вообще забыл о них.
Бок о бок они вновь стояли под сканнерами. Гутиэррез не сводил глаз со стальной двери до тех пор, пока она не отворилась, и он поспешил вниз. Из комнаты сторожа выглянул Джонс, посмотрел ему вслед и вслух удивился:
– Что он здесь делает в такую рань?
Исо пожал плечами:
– Он вошел вместе с нами. Сказал, что потерял ключ.
– Эрдманн не обрадуется. – сказал Джонс. – Впрочем, ладно. Ведь никто не велел мне закрывать перед ним дверь. Значит, моя совесть чиста. Расскажите мне, что у них там получилось, а?
– Прошлой ночью Гутиэррез опять был пьян. Обычно после этого у людей ничего не получается.
– А мне все равно, – сказал Исо, – я хочу видеть мозг в работе.
Лен и Исо оставили одежду в специальной комнате и поспешили вниз, на другой этаж, мимо макета Хиросимы и ее жертв. За дверью громко разговаривали.
– Я сожалею, Фрэнк. Позволь мне извиниться перед тобой.
– Забудем об этом, Джулио. Каждый из нас совершает проступки. Давай забудем об этом.
– Спасибо тебе, – с безмерным достоинством произнес Гутиэррез.
Лен заколебался, не решаясь войти, и вопросительно взглянул на Исо.
– Как она работает? – послышался голос Гутиэрреза.
– Чудесно Все идет, как по маслу.
Тишина. Сердце Лена бешено стучало, внутри будто что-то оборвалось. Из-за двери донесся еще один голос – деловой, чуть сдавленный, но достаточно внятный – голос Клементины. Исо тоже услышал его.
– Мне наплевать на них, – прошептал он. – Я пошел.
И он тихонько проскользнул в дверь, а Лен, осторожно ступая, последовал за ним. Клементина работала. Мигали лампочки на центральном пульте, внутри кипела жизнь.
“Мозг и сердце”, – подумал Лен.
– О, –
На дисплее внезапно зажглась надпись, затем исчезла, экран снова стал темным, мерцал только маленький огонек, который указывал на то, что машина готова к работе. Исо затаил дыхание. Он молчал, потому что об этом просил Гутиэррез. Джулио извлек из кармана какие-то бумаги со словами:
– Жена была права, мне не нужно было приходить сегодня. Это она спрятала ключ. Но я не мог ждать. – Он взглянул на бумаги. – Я перерешал всю последовательность уравнений и нашел ошибку.
– И что? – Эрдманн напрягся.
– Все было спланировано отлично. Смотри сам. Вот.
Он передал бумаги Эрдманну, который бегло их просмотрел.
– Видишь, – с горечью сказал Гутиэррез, – она ошиблась, Фрэнк. Ты твердишь, что это невозможно, а она все-таки ошиблась.
– Джулио, я… – Эрдманн нервно встряхнул головой и в отчаянии перевел взгляд на Лена, затем вновь углубился в бумаги.
– Неужели ты не видишь, Фрэнк?
– Джулио, я не настолько хорошо разбираюсь в математике…
– О черт, ведь ты же инженер, и должен знать. Тут все просто. Вот она, видишь?
– И что же ты теперь хочешь от меня?
– Запусти эту программу вновь. Корректируй ее. И тогда ты получишь ответ. Понимаешь? Ответ!
Эрдманн облизал губы.
– Но если она сделала ошибку недавно, это может повториться и сейчас, Джулио! Почему ты не привел Вентца или Джекобса?
– Для проверки им потребуется целая зима, а то и больше. Клементина же может прямо сейчас заняться этим. Ведь ты проверил ее и сказал, что все идет, как по маслу. Поэтому я настаиваю сейчас прокрутить всю программу, пока она не устала. Вводи это.
– Да, но… Хорошо, я введу.
Эрдманн подошел к пульту и принялся нажимать какие-то кнопки. Гутиэррез ждал. Он не снял верхнюю одежду и не обращал на жару никакого внимания. Он не сводил глаз с Эрдманна, время от времени посматривал на компьютер, кивал и улыбался, подобно человеку, нашедшему чужую ошибку, которая подтвердила его собственную правоту.
Лен отошел ближе к двери. Он не мог смотреть на Эрдманна. Ему очень хотелось уйти, но он знал, что это невозможно. Огоньки на пульте мигали так заманчиво, неясный голос так завораживал, что он, как и Исо, не мог заставить себя сдвинуться с места. И тут Эрдманн обратился к ним:
– Я скоро освобожусь, ребята, и отвечу на все ваши вопросы.
– А может, нам лучше подойти попозже? – спросил осторожно Лен.
– Нет, – Эрдманн с опаской взглянул в сторону Гутиэрреза. – Нет, оставайтесь здесь.
Гутиэррез спокойно стоял, скрестив руки, и ждал. Эрдманн беспокойно ерзал, на лбу его выступил пот.
– Мне кажется, произошел сбой цикла, Джулио. Ее проверили не до конца.
– Ты рассуждаешь прямо как моя жена: не волнуйся, мол, все пройдет.
Послышался стук принтера, и Эрдманн подался вперед. Гутиэррез оттолкнул его, выхватил отпечатанную полоску бумаги. Он смертельно побледнел, лицо его исказилось, руки дрожали.