Долгорукова
Шрифт:
— Эдак мы с тобою поладим. Поощрён будешь за таковое одобрение, — заключил Александр, отпуская пастыря. Место княжны в его жизни было известно всем, хотя при дворе о нём стыдливо умалчивалось. Но из разряда сенсации оно в конце концов перешло в обыденность. И княжна перестала быть затворницей. Она стала появляться в свете со своей неизменной наперсницей Варварой Шебеко и даже на придворных балах. Окружённая блестящими молодыми офицерами, она упоённо танцевала, вызывая восхищение своею воздушностью, невесомостью. Восхищены были не только гвардейские офицеры, но даже некоторые почтенные статс-дамы. Они вполголоса обменивались впечатлениями.
— Можно понять государя...
— Понять да. Но можно ль оправдать? Её величество всё ещё очень хороша и выглядит
— Но тридцать лет разницы! Это что-нибудь да значит...
— Увы, весьма много. Особенно в отношениях мужчины и женщины...
Александр ревнивыми глазами следил за порханием своей любовницы, увлекаемой очередным кавалером. Улыбка не сходила с её лица. Да и можно ль было не улыбаться, выслушивая восторженные славословия своему изяществу, своей красоте, сравнимой с красотой античных богинь. О, с некоторых пор она знала себе цену, и какие бы признания она ни выслушивала, её улыбка оставалась покровительственно снисходительной. Она давно уверилась, что стоит над всеми и все эти обольстительные речи, все эти восторги молодых красавцев не затрагивали её сердца. Оно оставалось верным своему повелителю, который был несравненен во всём. Государь мог быть спокоен: его Катенька принадлежала ему всецело и не только телом, но и душою, сердцем, всем своим естеством.
Брат Михаил обратился из опекуна младшей сестры в её служителя и стража. В один прекрасный день граф Шувалов уведомил его, что ему со всею семьёй надлежит переселиться в прекрасный особняк на Английской набережной. Там Кате был предоставлен целый этаж, штат услужников и собственный выезд. Отныне всё это воспринималось как само собой разумеющееся.
Немудрено. В один из дней она объявила своему царственному возлюбленному, что в ней что-то переменилось.
— Кажется, Ваше величество, я понесла. Что же мне делать?
В этом последнем вопросе прозвучало беспокойство, сходное с испугом. Александр обнял её. В первое мгновение он был озадачен. Как же, начнутся новые толки, пересуды и грязные сплетни. Слухи вырвутся за пределы столицы и пойдут гулять не только по империи, но и по всей Европе. Потом он спохватился, сама судьба открыла перед ним возможность начать новую ветвь династии: романовско-долгоруковскую. То есть обратиться наконец к династическим истокам. Он прекрасно знал, что в нём самом почти не осталось русской крови: она была разбавлена браками с мелкими и мельчайшими принцессами немецких фамилий. Но вот, слава Всевышнему, ему императору Александру Второму, выпал жребий, предначертанный основателем династии царём Михаилом Фёдоровичем и его сыном царём Алексеем Михайловичем, — произвести на свет потомство Долгоруково-Рюриковской крови. Можно ли не воспользоваться этим шансом?!
— Катенька, моя бесценная Катенька, ты должна родить! Безразлично кого — сына либо дочь. И пусть тебя не беспокоит их судьба: я найду верный способ обеспечить им достойное будущее. А нас...
Он на минуту остановился, подыскивая как можно более деликатные и вместе с тем осторожные слова, и наконец закончил:
— Нас Господь по его благой милости, видя нашу возвышенную и великую любовь, соединит перед его святым престолом.
Катя зарыдала. Это был истерический припадок, разрядивший огромное напряжение. Он тщетно пытался успокоить её, гладил и целовал. Платок, которым он осушал потоки слёз, весь промок и его впору было выжимать.
Наконец она прильнула к нему в порыве благодарности. И произнесла прерывающимся голосом:
— Я так боялась сказать вам, Государь, мне было так стыдно и неловко... Но ведь я не хотела... Я не виновата...
— Господи, какая же ты глупенькая! — Александр прижал её к себе. — Как ты могла подумать, что я могу...
И тут он запнулся. Что — осудить, разгневаться, не признать? Как, какими словами продолжить это «могу»?
Она ждала продолжения, глядя на него своими огромными, подернутыми влагой глазами, в которых было всё — любовь, надежда и ожидание.
— Могу ли не признать наше с тобою дитя? — наконец закончил он.
— Наше дитя, — прошелестела
Увы, так кратковременны свиданья. И так отрывочны.
Хотелось длить их и длить. Но время было расписано по часам. Часы — по дням. С языка то и дело сходило: Долгоруков. Александр пребывал в беспокойстве: в далёкой Швейцарии скрывался князь Пётр Владимирович Долгоруков [24] . Опасный человек. Пасквилянт. Ведающий многими тайнами придворной жизни, углубившийся в историю сановитых родов, владевший бумагами, обнародование которых вызвало бы скандальные разоблачения...
24
Князь Долгоруков (1816-1868) — генеалог, историк, публицист, землевладелец; разочаровавшись в реформаторских планах Александра II, в мае 1859 г. уехал из России (предварительно переведя свои капиталы за границу). Живя в Париже, в 1860 г. издал на французском языке книгу «Правда о России». В 1862 г. переехал в Лондон, сотрудничал с Герценом в «Колоколе». В последние годы жизни работал над мемуарами, в которых стремился представить «интимную хронику Российского Императорского двора и главных семейств и лиц, причастных к истории последних десяти царствований». Выход 1-го тома (Женева, 1867) вызвал беспокойство русского правительства. Третье отделение через своего агента К. А. Романа (Постникова) организовало покупку части архива Долгорукого у его наследника С. Тхоржевского и доставку его в Петербург.
Александр давно требовал водворения князя Долгорукова в Россию. Он требовал принять меры к этому от предместника графа Шувалова — Долгорукова Василия Андреевича, тоже князя, но другой ветви. Василий Андреевич тщился, писал куда надо и не надо, но всё безрезультатно. И Александр отправил его в отставку — поделом. К тому же был плох здоровьем — вот-вот помрёт, что, между прочем, в скорости и случилось.
Теперь он требовал отчёта от графа Петра Андреевича Шувалова.
— Государь, по донесениям моих агентов Пётр Владимирович Долгоруков пребывает на смертном одре. Я требую от них подступиться к его бумагам и сделать всё для того, чтобы они не ускользнули из наших рук.
Александр сдвинул брови.
— Ты в ответе, понял?! Назначь любые деньги для выкупа бумаг князя. Отправь расторопного человека для переговоров с его наследниками. Подкупай, грози, но чтоб бумаги непременно были у нас в Петербурге.
— Всё будет сделано, Ваше величество, — отвечал Шувалов.
Глава пятая
ПЕРЕВОДЯ ДУХ
Двор — не то, чем он был прежде. Россия —
не та... Одно правительство почти не изменилось.
Только его внутренний разлад виднее. Между
тем буревые тучи поднимаются на европейском
Западе и у нас самих стоит непогода. Неурожай
тяготеет над многими губерниями. Финансы
более и более расшатаны. Неудовольствие
и недоверие возрастают или крепнут.
Шувалов вошёл скорым шагом и остановился, не дойдя шага до стола.
— Государь, только что получена депеша: Герцен умер в Париже. Он был для нас тяжкою ношей.
— Я тяжести не чувствовал, — произнёс Александр после паузы. — Это был великий человек, надобно отдать должное его памяти. Князь Пётр Долгоруков был помельче, куда помельче. Но вот они уходят один за другим.
— Ваше величество, эта пустота, увы, будет заполнена.
— Не знаю. Вряд ли явится некто на место Герцена. Могу признаться: я читывал его с удовольствием. Когда противник талантлив, его уважаешь и склоняешь голову перед его прахом.