Долгожданное возвращение

Браун Сандра

– Я не хочу, чтобы Дэвид увидел, что я голая плаваю в бассейне. Это глупая, детская затея. Прекрати.

– Тогда пойди и надень купальник.

Его голубые глаза бросили вызов ее серым. Серые могли бы дольше выдержать взгляд, если бы голубые не смотрели так вопросительно и маняще. Победили голубые.

Марни повернулась и нетвердой походкой направилась к кабинке, с шумом хлопнув дверцей. За десять минут она перемерила три купальника и остановилась на черном. Несмотря на то что купальник эластичный, он был ей явно велик.

Она осторожно

подошла к бортику, потрогала воду, а потом нырнула. Когда выплыла, Ло, лежа на спине и болтая ногами, чтобы не потерять равновесие, зааплодировал.

– Отлично.

– Спасибо.

Марни подплыла к лестнице и стала подниматься, но он схватил ее за лодыжку. Потянув к себе, опять затащил в воду и прижал к бортику.

Когда он обнял ее ногами, она выдохнула:

– Ло, ты…

– Да, я люблю купаться голым. Мне это нравится.

– Это твое кредо – делать, что тебе нравится?

– А твое кредо – если тебе нравится, значит нельзя.

Он слизнул капельку воды с ее уха, а потом губами коснулся шеи.

– Ну хоть раз расслабьтесь, мисс Недотрога, и попробуйте плыть по течению. Решитесь на отчаянный поступок.

Она так сильно оттолкнула его от себя, что поднялся фонтан брызг.

– Ах вот почему ты это делаешь? – рассердилась Марни.

– Потому что это восхитительно, пикантно и немного щекочет нервы, если мальчик наткнется на свою мать, плавающую в бассейне вместе с голым мужчиной.

Она опять почти уже поднялась по ступенькам, когда он потянул ее обратно в бассейн, но уже не так нежно, как сначала.

На этот раз его руки жадно скользнули от подмышек к груди. Под эластичной тканью купальника четко выделялись затвердевшие соски. Она была так близко, что не могла не почувствовать его возбуждение.

– Единственное, почему я это делаю, – проговорил Ло сквозь сжатые зубы, – потому что мои руки уже узнали твое тело, и я не могу об этом забыть.

Он посмотрел на ее губы. Они нервно подергивались. Помада смылась. Марни даже не могла представить, какой желанной она была для него.

– Если бы семнадцать лет назад я хоть что-то соображал, – пробормотал Ло, – я бы сорвал с тебя одежду и потащил на пляж. Помоги я тебе тогда преодолеть предрассудок, узнай ты мужское тело, то сейчас была бы чувственной женщиной, а не засушенным сухарем.

Марни посмотрела в зеркало на свое лицо. Это было лицо тридцатилетней женщины, но оно было гладким и нежным, как у ребенка. Лишь глаза выдавали возраст. С самого детства они печально смотрели на мир. А может быть, ей только казалось.

Поэтому Ло назвал ее сухарем. Люди часто так думали о ней. И в детстве, и в юности над ней смеялись, потому что она была строгой, скучной и серьезной.

Разве ей хотелось быть такой? Нет, но такой она родилась. Это было ужасно. Шэрон была возмутителем спокойствия в их семье, а на ее долю выпало быть пай-девочкой.

Вздохнув, Марни погасила свет и легла в свою одинокую постель. Поправляя ночную сорочку, она скользнула руками по своей

тонкой фигурке. Ее никак нельзя было назвать соблазнительной. Едва Шэрон исполнилось двенадцать лет, на нее уже оборачивались мужчины, что очень беспокоило родителей.

Когда Шэрон была в духе, то утешала сестру и говорила, что, как только она разовьется, у нее будет такая же женственная фигура.

С печальной улыбкой Марни посмотрела на свое так и не развившееся тело.

Однако она знала, что в ней есть своя изюминка. Хотя Марни и не умела кокетничать, у нее были большие красивые глаза, опушенные длинными густыми ресницами. Но мужчин особенно привлекал рот.

Скульптор, которому она позировала обнаженной, когда обучалась искусству в университете, считал, что у нее чувственный рот. Именно поэтому однажды, оставив работу и подойдя к ней, он коснулся руками ее губ. К своему ужасу, Марни почувствовала, как соски стали твердыми. Воодушевившись, он продолжал ласкать ее: целовал губы и маленькую острую грудь. Она ответила. Скульптор был довольно высокого о себе мнения, и ему было бы неприятно узнать, что эта реакция была вызвана не его прикосновениями. В тот момент Марни вспоминала Ло, который смеялся над ней на пляже и одновременно ел мороженое, таявшее на солнце. Они купили мороженое, чтобы украсить им песочный замок – они строили его полдня.

– Эй, малыш, ты испачкала губы мороженым. – На его пальцах еще оставался песок, когда он вытирал ей губы. В этот момент юная Марни Хиббс впервые испытала желание.

Она не знала, как называется эта восхитительная теплая волна, захлестнувшая нижнюю половину ее тела. Не поняла, что соски напряглись под купальником из-за его прикосновений. Только позже она осознала, что же произошло тем вечером.

Неожиданно скульптор оживил воспоминания. Марни закрыла глаза и представила, что это Ло Кинкейд целует и ласкает ее, опуская на грязный матрас и лишая девственности.

Наконец она открыла глаза. Рядом с ней был не Ло, а мужчина, которого Марни едва знала, с испачканными глиной руками и самодовольной улыбкой на лице. Марни перестала ходить в мастерскую, хотя ей очень нужны были деньги. Она часто задавала себе вопрос, кто же позировал ему, чтобы он мог закончить свою работу.

Ей не хватало обаяния, дабы привлекать к себе мужчин, особенно таких видавших виды, как Ло Кинкейд. Он бы очень удивился, если бы узнал о ее чувственности, скрытой за пуританским фасадом.

Его обвинение в том, что она была сухарем, причинило ей боль не потому, что оно было верным, а потому, что он так ошибался. Если бы тогда не вернулся Дэвид и Ло не вышел из бассейна и не надел шорты, Марни доказала бы, какой чувственной была.

Нет, не могла бы, созналась она сама себе, не зная, поздравлять ли себя за стойкость или ругать за трусость.

Наверное, никогда больше не увидит Ло, потому что оттолкнула его. Так было бы лучше для всех. Он мог согласиться признать своего сына, только чтобы поскорее закончить эту историю.