Долина белых ягнят
Шрифт:
— И не позднее, чем сегодняшней ночью, — согласился Локотош с Мисочкой. — Хватит нам санаторного лечения. Не то захлопнут единственную дверь — и точка. Попадемся в руки Якуба — он отведет нам лучшее место в лагере.
— С перспективой передислоцироваться в противотанковый ров.
— Вот именно. Труповозом тебя уже больше не сделают.
Чока услышал смешинку в голосе Локотоша.
Локотош съел все, что было в миске, обглодал кость, вытер руки.
— Итак, военный совет в Филях, то есть в пещере, заседает. Мнение старшины Федора Мисочки — смотаться.
— Под покровом ночи, — добавил Федор.
— А что думает Багратион? — Локотош не терял чувства юмора. Он обратился к Чоке, которого как-никак роднило с Багратионом
— Что молчишь, Чока? Или высокогорный «санаторий» тебя больше устраивает? Прошу учесть, что наш «санаторий» может обернуться фамильным склепом или простой мышеловкой.
— Кто его будет тащить? Тебя самого надо тащить. — Бекан заговорил раньше Чоки, но тут же смутился и замолчал, чтобы не подумали, что сыну можно в пещере оставаться, а его друзья должны уйти. Он торопливо добавил: — Придется мне навьючить его на Поха, как старый бурдюк. Уйдем подальше в горы, там каждый камень — защита от пуль. Как-нибудь доберемся до перевала. Оттуда вниз легче будет идти. Азрет Кучменов не станет шарить в камнепадах и вечных льдах. Но наверняка его люди стерегут все тропы в горах, поэтому нужно осторожность помножить на мужество, иначе не миновать прохладненского ада.
— Были бы крылья — улетел. Ноги мои, сами видите, — тихо проговорил Чока. Пребывание в лагере сделало свое дело. Ноги у Чоки плохо гнулись в суставах. Суставы были красны, припухли и болели. Да и руки плохо слушались, особенно левая. Опухла в плече, локте и кисти. Даже есть ему было трудно. Встать без посторонней помощи не может. Захочет сесть — падает.
— Да-а. Пока в скалолазы не годишься, — согласился Локотош. — Придется тебе отсиживаться в «санатории». Доберемся до партизан — передадим твои координаты. Они помогут тебе.
Мисочка поделился сведениями из немецких источников:
— Я знаю, партизаны оживились. Ночной налет на Джинал был только началом. Со склона Эльбруса они сбросили эдельвейсовцев вместе с флагом, который те пытались водрузить на Эльбрусе. Немцы направили туда крупный карательный отряд.
— Вот бы найти их.
— Дороги к ним перекрыл Бештоев.
Бекану не нравилось, что никто не беспокоится о жеребце. Что он будет делать с Шоулохом? Сесть на коня и умчаться в горы? Бекан мог бы увести жеребца в Грузию, через «окно в небо». Он как-нибудь обошел бы солдат, оседлавших тропу, если бы пропустило само «окно». Но оно под толщей снега на протяжении шести-восьми километров. Бекан понял теперь, какую ошибку он сделал, когда отказался оставить жеребца в Грузии. А как быть с Апчарой? Ее тоже ищут. Попадется — никто ее не спасет. Вздернут на первом тополе. Может быть, и ей присоединиться к Локотошу и Феде?
— Придется тебе отсиживаться в обществе Шоулоха, — продолжал Локотош. — Наберешься сил — сядешь на коня. Лучших крыльев не надо. Лети прямо через хребет.
— Не советую, — возразил Мисочка. — Вы же сами говорите, легионеры носятся по горам. Эти шакалы вынюхивают все. А гестаповцы? Вы думаете, они махнули рукой на нас? Я их знаю. Они, как свиньи, роют землю носом до тех пор, пока пятачком не наткнутся на гвоздь. Нет, гестаповцы не успокоятся. Им надо свести кредит с дебетом — найти беглецов, вздернуть их и отчитаться перед начальством. Искать они умеют… будьте спокойны. А пещера эта не очень-то надежна. Ферма в четырех километрах. Да и дорога почти рядом. Немцы, может быть, и не пойдут сюда. А легионеры, добровольцы? Они разве не знают о существовании этой дыры?
— Пещер много. Сразу все не обшаришь.
Бекану хотелось оставить Чоку поближе к себе, и в то же время он понимал всю опасность… Неуверенно он продолжал развивать свой план.
— Навьючим лошадь. Не Шоулоха, конечно. За жеребца я в ответе. Но возьмем Поха. Барахло ваше и еду — все на мерина. Сверху сядет Чока. Будет показывать дорогу…
— Как бедуин в Мекку… — засмеялся Локотош. — Не усидит Чока. Рано ему в дорогу.
— Не погибать
— Я сам поведу вас звериными тропами, — вызвался Бекан.
— Где они, партизаны? — спросил Локотош.
— Есть партизаны, — убежденно сказал Мисочка. — Я знаю, немцы создают против них карательные отряды из разных предателей. Хотят столкнуть нас, чтобы мы истребляли друг друга. В лагере спрашивали, кто хочет вступить в легионеры…
— А ты?
— Сам видишь.
— А как ты в плену оказался? Только честно и без обиды…
— Правильный вопрос. Чего обижаться? Человек должен знать, с кем идет в разведку. — В глазах Мисочки появилось озорство, но в темной пещере никто этого не увидел. — Значит, честно?..
— Если можно.
— Сам попросился. Возьмите, говорю, меня! Они и взяли.
— Брось заливать. Не дураки слушают.
— Чего я вас буду обманывать? Вот послушайте. Иду я раненый. Плечо осколком разнесло. Весь в крови. Но идти могу. До санбата километров двенадцать. Жара. Никаких попутных машин. Шагаю. Прошел километров семь-восемь, сел отдохнуть. Тяжелораненых-то увезли на повозке, а мне велели «своим ходом». Вдруг машина. Я вскочил с места, бегу машине наперерез. Машу здоровой рукой. Грузовик полон людей, но местечко всегда найдется для раненого. Кричу: «Братцы, подвезите!» Машина остановилась. Меня затащили в кузов. Оглядел я пассажиров, все свои. Спрашиваю: «Куда?» Молчат. «Откуда?» Молчат. «Из какой части?» Опять молчат. Мне стало не по себе. Решил спрыгнуть с машины, стал здоровой рукой стучать по кабине, а мне как врежут по кумполу… Очнулся у немцев.
— Немцы, что ли, переодетые?
— Разведчики. И машина наша — полуторка.
— А как потом? — Чока верил Мисочке. Федор мог бы сказать что угодно — был контужен, лежал без сознания. А тут как на духу: «Сам попросился».
— Потом горе мыкал.
— Допрашивали?
— Не без этого. Но не очень. Пока я очухался, в плен попали птицы поважней. Средний комсостав. Меня сразу в лагерь. Там построили нас у противотанкового рва. Сначала на наших глазах расстреляли десятка три пленных политработников. Офицер приказал остановить расстрел и обратился к нам с вопросом: кто из нас хочет добровольно вступить в похоронную команду? На размышление дал пять минут, пошел вдоль шеренги. Кто наотрез отказывался, тут же расстреливал. Ткнет пистолетом в живот и спрашивает. На «нет» — выстрел. Так и идет. Согласится человек — останется живым. Дошла очередь до меня. Думаю, умереть на войне никогда не поздно. Жив буду — может, удастся убежать. А там, даст бог, сведем счеты. Когда офицер ткнул мне в живот пистолетом: «Ты?» — я сказал: «Согласен». Остался жив. Тридцать три дня провел в лагере.
— Где попался?
— В Керчи.
— Человек, который тебя родил, крепкий человек. — Бекан вспомнил первую встречу с добровольцем. Тогда он боялся его. Седельщик жалел, что не может по-русски высказать своих чувств. Не встреться он тогда с Мисочкой, разве Чока был бы сейчас здесь? — Крепкий человек. Иначе ты растерял бы душу своих родителей. Не все братья от одной матери. Есть и пословица: лучше близкий сосед, чем далекий брат. Воллаги, Чока — мне не родной сын, ты тоже. Но родней, чем вы, у меня нет никого. Ты, Федор, исполнил долг перед своей совестью — вернул мне сына. Я исполню свой долг — долг отца. Располагайте мной, как хотите. Пожелаете остаться здесь — пещеры вас скроют, я буду охранять вашу жизнь, старуха позаботится о еде, стирать будет вам. Пожелаете уйти в горы, я сам проведу вас до перевала. Встретятся люди — я знаю всех. Спрашивать не надо, знаю, у кого какая шапка на голове. Недобрых обведу стороной… Говорят, пеший конному не попутчик. Чока будет на коне. Но такой конный не попутчик пешим. Пешие могут идти, а он ни ползать, ни ехать не может…