Долина белых ягнят
Шрифт:
— Не мешать — значит дать тебе свободу действий…
— Я не прошу у тебя свободы действий. Я ее имею.
Бештоев засопел, сдерживая себя, чтобы не взорваться.
— Что тогда тебе надо?
— Чтобы ты повлиял на людей…
— Чем они тебе не угодили?
— Разболтанностью. Тебе же легче с ними говорить. Ты знаешь всех их, их родных, близких. Тебе ничего не стоит узнать, где они скрываются. Я уверен, что они по ночам возвращаются домой…
— Ты возводишь поклеп на людей. Я докажу тебе обратное. А что касается дисциплины — я согласен. Отряд в твоем подчинении, бери людей в твердые руки. Только горцы не любят этого.
— Я составил списки дезертиров. Перечислю фамилии, имена… Да ты их сам знаешь.
— Среди дезертиров,
— Какого Мутаева?
— Ну как хочешь его назови, хотя бы сыном Бекана Диданова. Говорят, поехал за скотом в тыл врага. Три дня прошло, а его все нет. Как проверить, где он? То ли скот у немцев из-под носа угоняет, то ли в аул к матери заехал, то ли его убили, то ли запишем его в дезертиры?
Локотош вспомнил, о ком идет речь.
— А кажется, я встречал его на станции, когда нас провожали. Славный парень.
— Славный. И жених славной девушки Апчары. Если, конечно, жив.
— Апчары?
— Чему удивляешься? Думаешь, тебе одному она улыбалась? Бекан Диданов — отчим Чоки — для того и увез ее в Грузию, чтобы сберечь для сына.
Воспоминание об Апчаре и разговор о ней отвлекли Локотоша и погасили спор. Но угольки-то в душе остались и у того и у другого. Подует благоприятный ветерок, и пламя займется с новой силой.
Локотош был рад, что все же не дошло дело до открытой схватки с Якубом. Он попробует навести порядок сам. Соберет коммунистов и комсомольцев, а их в отряде немало. Поговорит сначала по-хорошему, напомнит о присяге, о верности воинскому долгу, об ответственности каждого воина в столь роковой час для Родины. Зачитает сталинский приказ.
Приказ не просто зачитать, подумал про себя Локотош, а принять присягу на верность этому приказу. Пусть каждый знает, что его ждет за измену присяге.
Приняв такое решение, Локотош приказал Азрету Кучменову через два дня построить отряд в школьном дворе.
Бойцы были построены. Командир отряда встал перед бойцами и сначала ознакомил их с обстановкой.
— Нечего надеяться, — говорил Локотош, — что тишина на берегах Баксана будет длиться бесконечно. Немцы чего-то ждут. А чего — нетрудно догадаться. У стен Сталинграда идет кровопролитная схватка. Враг бросает в бой новые и новые силы. Волжская твердыня стала жерновами по размолу костей и металла. Удастся немцам остановить жернова, выйдут немцы к берегам Волги — освободившиеся силы Гитлер бросит на Кавказ, потому что у него график уже срывается. Он обещал всему миру быть в Баку двадцать пятого сентября. Гитлер не раз пытался ввести в заблуждение мир. Если у него слова расходятся с фактами, то карты ему путает стойкость советских войск. Ясно одно — гитлеровские армии не собираются долго задерживаться у Моздока. Накопят силы — начнут боевые действия. Задача Чопракского гарнизона, — Локотош иначе не называл отряд, потому что считал ущелье крепостью, — не только в том, чтобы сохранить скот и всякое другое имущество, в том числе и промышленное оборудование, оказавшееся в ущелье, но и отвлекать на себя часть войск. Враг не может двигаться дальше, если у него в тылу остаются очаги сопротивления. Нас ждет испытание огнем, — говорил Локотош, — испытание на верность Родине. Нас будут подпирать горы, свидетелями нашего мужества будут чинаровые леса. Нам отступать некуда. Выстоять в боях или умереть на виду у Эльбруса — другого пути нам не дано.
Локотош перевел дух, окинул взглядом отряд. Его голос зазвучал с новой силой:
— Отряд, смирно! Слушай приказ Верховного Главнокомандующего!
Многие впервые услышали беспощадные слова приказа. Капитан читал торжественно-приподнято. Его слова звучали как приговор. Только снизу, из глубины ущелья, доносился монотонный шум многоводного Чопрака. Тихо шелестел чинаровый лес, тронутый ранней осенней медью. Даже ребятишки, рассевшиеся по всему каменному забору вокруг школьного двора, не смели нарушить торжественную тишину. Они не понимали, но чуяли сердцем, что происходит что-то важное, что касается всех.
Чтение
Подана команда:
— Вольно!
Тишину никто не смел нарушить. Каждый молча переживал слова приказа, осмысливал, проникался ими. Сталин должен был подписать такой приказ. Враг дошел до Кавказа. История не помнит случая, когда бы немцы водрузили свой флаг на Эльбрусе, унизили величие гор, развеяли былую легенду о неприступности Кавказа.
Выдержав паузу, Локотош спросил:
— Есть вопросы? — А сам подумал: о чем тут спрашивать? Сумеет ли Красная Армия сдержать натиск врага, если не удалось это сделать на Днепре, на Дону? Кавказ — не только горы и вечные снега. Кавказ — национальные характеры, нравы разных народов, еще в недавнее время раздираемых междоусобицей. Возьмет ли здесь верх чувство долга над инстинктом самосохранения? Достаточно ли идеи социализма смонолитили гранитные глыбы разных народов, положенные в опору нового общественного строя? Вдруг обнаружится слабина, отверстие в стене, в которое начнет просачиваться мутный поток враждебных идей. Вызвать к жизни националистические чувства куда проще, чем утверждать интернационализм в сердцах людей разных языков. Локотош вспомнил слова Доти: «Эта война — продолжение Октябрьской революции…»
Наступившую тишину первым нарушил Чандар, огромный белолицый человек, носивший винтовку на плече, как чабаны носят ярлыгу. Он вышел из строя вразвалку и, не глядя на Локотоша, сказал:
— Алла, такой приказ Сталин не подписал. Выходит, Сталин приказывает нас стирилать…
Локотош этого не ожидал.
— Кто разрешил выйти из строя?
Боец засопел, пятясь назад.
— Не Сталин хочет тебя стрелять, а Гитлер. Для того он прислал сюда армаду войск. Если не хочешь, чтобы в тебя стреляли, стреляй сам в фашиста, убей пришельца, спаси свою землю. Это твой долг. Не хочешь исполнить долг — пеняй на себя! — Локотош выхватил снова из планшетки листок. — Об этом пишет Сталин. Вот его подпись. Гляди. Ты же грамотный. — Локотош поднес к глазам бойца листок так, чтобы тот увидел подпись своими серыми глазами. — Не Сталина разве это подпись? А?
Чандар посмотрел на листок прищуренными глазами:
— А где мухур?
— Какая тебе печать, голова-сапетка? — гаркнул на Чандара Азрет Кучменов.
— А что, Сталин пишет печатными буквами, как мы в ликбезе?
Локотош понял, как непросто довести до сознания этих бойцов самые очевидные и простые вещи. Наверняка и еще есть в отряде такие чандары. Печать ему подавай! Кричать и спорить тут бесполезно. Вчерашние чабаны. Грамоты им хватает только на подпись, да и то печатными буквами. А может, этот Чандар не так уж прост, а только прикидывается? Как работать с такими людьми! А Якуб самоустранился от своих прямых обязанностей…
— Сталин пишет не печатными буквами, — Локотош старался не повышать голос и, не показывая внутреннего напряжения, объяснять доходчиво. — Приказ размножили типографским способом. Разве никто из вас не видел газеты с постановлением правительства или приказом Главнокомандующего?
— Видели.
— Не только видели. Читали.
— Они написаны печатными буквами?
— То газета.
— Мухур ставится?
— Кто на газету печать ставит?
— Газета от Советской власти. Все верят.
— Теперь понятно, почему здесь печати нет? — Локотош обратился к Чандару.
Чандар кивнул головой.
— Всем это ясно или есть еще вопросы?
В строю раздались голоса:
— Ясно, товарищ капитан.
— А если ясно, то каждый из вас должен поставить свою подпись на этом листе. Это будет присягой на верность приказу. Мы будем стоять насмерть в бою с врагом. Нам отступать некуда. Горы отрезали все пути. Земля защищает тех, кто ее защищает. Нас будут подпирать горы. Если кто из нас по своему малодушию или трусости попытается предать своих товарищей, покинет поле боя, спасая свою шкуру, его настигнет пуля возмездия. Если я струшу, этот приказ дает право каждому из вас поступить так же и со мной. Это наша клятва!