Долина Иссы
Шрифт:
Случай с гранатой выходил за рамки первопроходческих и военных фантазий Томаша. Крадущаяся сила, ночная тьма — это было совсем не то, что его солдаты и пираты. Следы на снегу заставляли его представлять высокие сапоги, стянутые ремнем куртки, перешептывание. В нем зарождалась подозрительность, и он пугался, когда встречал кого — нибудь из тех крестьянских парней, от которых веяло чем-то угрожающим, приобретенным в армии. Правда, еще летом, подходя к Иссе, он ступал осторожно, как индеец, — ведь они сидели там в зарослях. Раздавались смех и свист. Они
Собственно говоря, меру безопасности предприняли только одну: в ткацкую поставили кровать, и туда переселился из свирна Пакенас, что было не слишком надежной защитой. Он слыл ужасным трусом — возможно, эта слава закрепилась за ним с тех времен, когда он поднял крик, добравшись до живых людей после бегства от духа скердзя. Впрочем, к таким подозрениям склоняет внешний вид человека — в данном случае его выпученные глаза, двигающиеся как у рака. У Пакенаса, кроме суковатой палки, был старый револьвер, но патронов к нему не было.
XXIII
Юзеф Черный сосредоточенно взбирался по дороге в село. Он вяз в каше снега, смешанного с конским навозом, а в колеях, продавленных полозьями саней, журчали ручейки. Юзеф расстегнул куртку из серого домотканого сукна. Перед крестом он снял шапку и прищурил глаза от блеска: белый склон, а на его вершине, на краю парка, — белая стена барского амбара. Внизу, над Леском, в заливчике Иссы, с весенним карканьем кружили вороны.
Юзеф не свернул в аллею и, пройдя место, где она начиналась, двинулся вдоль сада к куметыне.[30] Раньше во всех избах по обе стороны дороги жили кумети — работавшие в поместье батраки. Теперь они занимали только несколько изб — в остальных ютилась всякая беднота, ходившая на заработки то туда, то сюда. Юзеф вежливо отвечал на приветствия, но слишком торопился, чтобы останавливаться. За куметыней, у креста с голубцом,[31] он повернул направо, к деревеньке Погиры и темной линии леса.
Погиры — деревня длинная, ее главная улица тянется больше версты, а есть еще и другая, поперечная. Довольно зажиточная деревня — здесь не встретишь крыш, крытых соломой, или курных изб. Сады здесь немногим хуже, чем в Гинье. Кроме того, местные жители держат много пчел, которые собирают темный мед с гречихи, клевера и лесных лугов. Возле третьей избы, за выкрашенным в зеленый цвет домом американца Балуодиса Юзеф остановился и заглянул за острые доски забора. Старый мужик в коричневом шерстяном кафтане (овцы в Погирах в основном коричневые и черные) тесал во дворе бревно. Юзеф толкнул ворота и после рукопожатия заметил, что елка знатная.
Молодой Вацконис вылез откуда-то заспанный. Вычесывая из волос солому и перья, он оказывал Юзефу несколько смущенные знаки почтения и смотрел на него неуверенным взглядом. Одет он был в темно-синие галифе и военную гимнастерку. Его широкое лицо помрачнело, когда Юзеф объявил, что пришел по делу.
Поставив цинковую кружку и утерев тылом ладони усы, Юзеф молча всматривался в него. Наконец облокотился на стол и сказал:
— А вот, я знаю.
Тот — в углу, на краю лавки — заморгал веками, но тут же сонно опустил их и пожал плечами.
— Нечего тут знать.
— Может, нечего, а может, и есть чего. Я к тебе пришел, потому что ты дурень. Кто тебя читать научил? Али не помнишь?
— Вы.
— Ай-ай, а может, затем научил, чтобы ты в людей гранаты бросал?
Вацконис поднял веки. Теперь его лицо было взрослым и серьезным.
— А если и я, то что? Не в людей, а в панов.
Юзеф положил на стол табакерку из карельской березы и скрутил цигарку. Вставил ее в мундштук, закурил, затянулся.
— Ты, может, видел, чтоб я за панов был?
— Не видел, но вижу.
— Отец тебе не скажет, так я скажу. Ты слушай тех, кто умнее, а не таких же, как ты. У вас головы пустые.
Вацконис сложил руки на груди, желваки у него заходили.
— Паны нашу кровь пили, и нам их не надо. Убьешь одного, второго — удерут в свою Польшу. А земля наша.
Юзеф издевательски покачал головой.
— Панов нам в Литве не надо, земля наша. От кого ты это слышал? От меня. А теперь учить меня вздумал? Хочешь жечь и убивать, как русаки?
— Царя у них нет.
— Нет, так будет. Ты — литовец, а литовцы — не бандиты. Землю у панов мы и так отберем.
— Кто там у них отберет…
— Литва отберет. А все славяне — что поляки, что русские — одна дрянь. Я в Швеции работал — по — ихнему нам жить.
Вацконис нахмурил брови и слушал, глядя в окно.
— Каждый поляк — наш враг.
— Сурконты — спокон веку литовцы.
Вацконис засмеялся:
— Какой же он литовец, ежели пан?
Юзеф опять покачал головой.
— Ай-ай, хорош, нечего сказать. Благодари Бога, что граната не взорвалась. А кого бы она убила, тебе говорили?
— Не говорили.
— Малого Томаша. Под его кроватью нашли.
— Дильбинюка?
— Ага.
Они помолчали. Не отрывая губ от кружки, Вацконис процедил:
— Все знают, где его отец. Яблоко от яблони…
— Дурак. А на похороны пришел бы?
— А чего мне ходить?
Губа Юзефа поднялась, обнажив зубы. Он покраснел.
— Ты, Вацконис, теперь смотри. Кто тебя подговорил и кто ночью с тобой был, я тоже знаю. И твоих «Железных волков»[32] не боюсь. Вы только с бабами да с детьми воевать умеете.