Долина Ста Ветров
Шрифт:
Ковыль отправил всего одно письмо. И не куда-нибудь, а на имя Главного Императорского Почтмейстера. Брался Ковыль измельчать летучий пух — основное сырье для производства конвертов — быстро и без потерь, а главное, до такого тонкого состояния, которое только возможно. Щипали тот пух с болотной овцы. В непроходимых топях, в зарослях золотого камыша паслись летучие отары. Могут те овцы гулять по самой гиблой трясине, поднимает их кверху наросшая пушина, держит на весу. Иных и вовсе отрывает теплым воздушным потоком и несет над землей к новым пастбищам.
Летучий пух — вязкий, в жерновах
Ковыль с задачей справился, благо дул тогда с моря бойкий мятежник. Пух измельчил, не нарушая упаковок, не потеряв ни толики. И получил наивыгоднейший контракт и круглую, хоть девятками, хоть десятками считай, сумму. Которая, впрочем, никак не сказалась ни на провалившейся крыше, ни запущенном хозяйстве. Все только росло на заднем дворе причудливой формы сооружение.
О Ковыле заговорили. Как ни крути, а он все же мельник. Мастер. Молод, умен и собою ничего, если помыть и причесать. Ну, со странностями, так что с того. Ему бы хозяйку рачительную, чтобы домом занималась, детьми, чтобы деньгам не давала уходить сквозь пальцы да энергию мужа, так сказать, направляла в нужное русло. Многие так считали и усматривали в Ковыле партию завидную. Но тот словно внутренне надломился. Ходил хмур, нелюдим, будто носил в сердце занозу. И глядел сквозь красавиц.
Прошло лето. С севера затянул холодный прозрачник. Стоек с Розой объявили о предстоящей на осенний солнцегон свадьбе. Когда уберут с полей остатки урожая, упрячут в закрома, когда вершинные ветра станут клонить все ниже к земле светило, когда сбросит последний лист ледяная ракита, случается в долине праздник. Тогда и стар и мал бежит запускать в небо воздушных змеев. Даже серьезные и вечно занятые мастера не гнушались традиции и удивляли народ парящими конструкциями немыслимых форм, расцветок и размеров.
Обычно тепло на солнцегон, ясно. Но на этот раз перистая опушка у горизонта недвусмысленно обещала ненастье.
Мельники, они предстоящую погоду угадывают точно. Чтобы не изломало порывами крылья, не порушило передаточные механизмы, загодя ставят ветряки на стопор. Ленивый По так и вовсе паруса свои разобрал. Ходил, поминутно пробуя воздух на вкус, и тревожно щурился.
К полудню небо затянуло тучами, посыпало колючим дождиком, младший брат подернул мелкой рябью воду, бесцеремонно оборвал последнюю листву. Над морем темнело, мелькали вспышки зарниц, еще далекие и от этого неслышные. Мастера, позабыв
Ковыль забрался на крышу сарайчика и, сложив руки на груди, неотрывно смотрел за горизонт. Отстроенная его мельница рубила крыльями воздух.
С улицы показался сосед Карпила. Не заходя во двор, прокричал:
— Ставь на стопора! Не успеешь!..
Ковыль кивнул, соглашаясь. Но не двинулся с места.
Вскоре к брату младшему присоединился брат средний. Вместе они выли в печных трубах, сгибали голые деревья. Дождь перерос в ливень. А Ковыль только и спустился под навес, со странным выражением глядел на черные, лоснящиеся под струями бока своего творения, на все набирающий обороты ветряк.
Темнело. И трудно было сказать, то ли близился вечер, то ли небо столь плотно заволокло низкими серыми клубами. С хрустом переломился засов, брязнули дряхлые створки ворот. Одну сорвало и откинуло прочь, вторая воткнулась в землю, болтаясь на одной петле. Снаружи, закрываясь чем можно от дождя, собирались зеваки.
— Эй, парень! — прокричал кто-то. — Надо ветряк обрезать!.. Крылья-то изломает, да передатка цела останется…
Если сейчас к валу приставить пилку с мелким зубом, вал перережет, будто тот из масла. Ковыль снова кивнул и остался стоять.
Вблизи механизма дрожала земля, заставляя зудеть ступни, по долине расходился низкий гул. Китового ребра лопасти окутал туман, то превращались в мелкую пыль падающие капли. Советов более не поступало.
Шум ветра перерос в рев. К двум своим братьям на помощь пришел брат старший. Воздух стал плотным, как стена, валил с ног, хлестал по коже колючий ливень. Но толпа и не думала расходиться, завороженная зрелищем. Все ожидали финала.
Вот в черных недрах что-то щелкнуло, крутящиеся лопасти дернулись и поползли вверх, меняя угол наклона. Остановились параллельно земле и… принялись раскладываться, увеличиваться в размерах. Ковыль стоял поодаль и, казалось, за происходящим наблюдал безучастно.
Блеснула близкая молния, угадав прямиком в чудовищный механизм. Мокрые лица зевак на миг озарились испугом, и сразу же стегнул по ушам громовой раскат. Толпа подалась назад, кто-то упал, кто-то подался восвояси. На слившихся в единое крыльях зазмеились синие искры.
А потом подул ветер. Силы такой, что до сих пор, можно сказать, ветер и не дул вовсе. Это вслед за сыновьями пришла Мать. Она срывала крыши, валила стога, выворачивала с комьями корневищ вековые деревья. Бури такой силы долина не знала давно.
Черная мельница стояла недвижно, будто вросла в твердь. Среди нестихающего рева казалось, что крылья ее вращаются бесшумно. В сгустившейся темноте вокруг них стал явственно различим светящийся нимб. Ветряк все расходился, рос в размерах. Пожалуй, мельница Густава рядом выглядела бы детской поделкой.
Ковыль отделился от стены. Борясь с потоком воздуха, сделал несколько шагов. И остановился. Что-то задержало его взгляд, чья-то хрупкая фигурка у разрушенных ворот заставила приблизиться. Ковыль ступал твердо, не чувствуя ветра, казалось, стихия больше не властвовала над ним.