Долой оружие!

фон Зуттнер Берта

– Но, Марта, дитя мое, такие дикие чувства не согласуются с нашим современным развитием и с гуманностью нашей культуры.

– Скажи лучше, что состояние нашей культуры не подходит к дикому варварству, перешедшему к нам от диких племен. Но пока мы не стряхнем с себя этого варварства, т. е. воинственного духа, наша хваленая гуманность не дойдет до разумного проявления. Вот ты сейчас уверял принца Генриха, что любишь его, как будущего зятя, а как пруссака ненавидишь; уважаешь, как человека, а, как офицера, терпеть не можешь; охотно даешь ему свое благословение и в то же время предоставляешь ему право, в случае надобности,

стрелять по тебе. Ну, сознайся, милый отец, разве это разумные речи?

– А, что ты сказала? Я не понял ни слова…

Он опять прикинулся тугим на ухо, чтоб выйти из затруднения.

XXIII.

Через несколько дней в Грумице опять водворилась тишина. Квартировавшие у нас офицеры должны были отправиться в другое место, а Конрада потребовали в полк. Лори Грисбах и министр уехали еще раньше.

Свадьба обеих моих сестер была отложена до октября, они обе должны были венчаться в один и тот же день в Грумице. Принц Генрих хотел выйти в отставку, что ему было легко осуществить после славного похода и полученного повышения по службе. Молодой человек собирался отдыхать на лаврах в своих богатых поместьях. Прощание обеих влюбленных пар вышло грустное, но вместе с тем и счастливое. Они обещали ежедневно писать друг другу, и несомненная перспектива близкого счастья сглаживала горе разлуки.

Несомненная перспектива?… Человеку нельзя ни в чем быть уверенным заранее, в особенности же в военное время. Тогда различные виды бедствий носятся к воздухе, точно густая туча саранчи, и шансы, что страшный бич пощадит вас, крайне незначительны для всякого. Конечно, война кончилась, т. е. мир заключен. Одного слова было достаточно, чтобы вызвать всевозможные ужасы в стране, и поэтому люди склонны думать, будто бы другое слово может немедленно прекратить их, но такого магического заклинания не существует. Военные действия прекращаются, а вражда не умирает. Семя будущих войн посеяно, и плоды только что законченной войны продолжают созревать: нищета, одичание, заразные болезни. Да, теперь уже нельзя было больше отрицать нагрянувшей беды и отделываться от нее, стараясь не думать о грозной гостье: холера свирепствовала в Австрии.

Вот что случилось поутру, 8 августа. Мы завтракали на веранду, просматривая газеты и письма, только что принесенные с почты. Обе невесты с жадностью накинулись на нежные послания от женихов; я развернула газетный листок. Из Вены писали:

"Число смертных случаев от холеры значительно увеличивается; не только в военных, но и в других госпиталях было уже много заболеваний, которые следует признать случаями настоящей cholera asiatica; со всех сторон принимаются самые энергические меры, чтобы помешать распространению эпидемии".

Я только что собиралась прочесть вслух это место, как тетя Мари, державшая в руках письмо одной приятельницы из соседнего замка, вскричала в испуге:

– Ах, какой ужас! Бетти пишет мне, что в ее доме умерло двое человек, а теперь заболел и ее муж.

– Ваше превосходительство, школьный учитель желает вас видеть.

Пришедший стоял уже на самом пороге, не выждав, пока о нем доложат. Он был бледен и перепуган.

– Г. граф, позвольте вам заявить, что я принужден закрыть школу;

вчера заболело двое детей, а сегодня они умерли.

– Холера! – воскликнули мы.

– Да, я полагаю… нам следует называть ее настоящим именем. Мнимая "диссентерия", открывшаяся между расквартированными здесь солдатами, была не что иное, как холера, и унесла уже двадцать жертв. В деревне страшная паника, так как доктор, приехавший из города, объявил, что страшная эпидемия несомненно посетила Грумиц.

– Что это такое? – спросила я, прислушиваясь, – кажется, звонят.

– Это несут святые дары, баронесса, – отвечал школьный учитель: – вероятно, опять кто-нибудь лежит при последнем издыхании… Доктор рассказывал, что в городе этот звон не прекращается.

Мы переглянулись между собою, бледные от страха и безмолвные. Значит, смерть пожаловала и к нам. Каждый невольно содрогался, представляя себе, как она протягивает свою костлявую руку за кем-нибудь из дорогих нам существ.

– Бежим, – предложила тетя Мари.

– Бежать, но куда же? – возразил учитель, – эпидемия уже распространилась повсюду.

– Дальше, как можно дальше, за границу.

– Граница, вероятно, оцеплена кордоном, который не пропустит никого.

– Но это было бы ужасно! Разве можно мешать людям покинуть страну, где свирепствует зараза?

– Разумеется, страны, где нет эпидемии, стараются оградить себя от нее.

– Что делать, что делать! – и тетя Мари в отчаянии заломила руки.

– Покориться воле Божьей, – с тяжелым вздохом отвечал мой отец. – Ты так веришь в предопределение, Мари, что я не понимаю твоего желания немедленно бежать. Ни один человек не может уйти от своей участи, где бы он ни был. Но для меня все-таки было бы приятнее, дети, если б вы уехали; а ты, Отто, смотри, не смей прикасаться к фруктам.

– Я тотчас телеграфирую Брессеру, – сказал Фридрих, – чтоб он прислал нам дезинфекционных средств.

Что происходило потом, я не могу рассказать подробно, потому что этот эпизод во время завтрака был последним, который я занесла в свои тетрадки. События следующих дней я буду передавать, как они сохранились у меня в памяти. Страх и тревога охватили нас всех. Кто же во время эпидемии не дрожит, когда он окружен любимыми существами? Ведь меч Дамокла висит над каждым из них, да и самому умереть такой ужасной смертью, умереть ни с того, ни с сего… разве уж одна эта мысль не наводит ужаса? Мужество можно здесь проявить только тем, что не станешь думать о болезни.

Бежать? Эта мысль приходила и мне; в особенности я желала удалить от опасности своего малютку Рудольфа…

Мой отец, несмотря на весь свой фатализм, тоже настаивал на бегстве семьи. На следующий день все мы должны были выехать. Только он сам хотел остаться, чтобы не бросить на произвол судьбы в критическую минуту служащих в доме и жителей деревни. Но Фридрих решительно объявил, что останется при нем, а тогда и я не захотела ехать.

Решили отправить тетю Мари с моими сестрами, – братом Отто и Рудольфом. Но куда? Этот вопрос представлял не мало затруднений – пока хоть в Венгрию, как можно дальше. Обе невесты охотно согласились на отъезд и деятельно помогали укладывать вещи… Еще бы! умереть, когда будущее сулило столько радостей любви, такое заманчивое счастье! Нет, отказаться от него было бы слишком больно.