Доля ангелов
Шрифт:
— Газэль я взял на сафари, а это малабарский тигр, — хозяин подергал за хвост полосатую шкуру.
При свете наш спаситель оказался рыжим — довольно редкий цвет для восточного человека. Ржавый пушок окружал смуглую блестящую «тонзуру». Глаза — черные, непроницаемые, с характерным прищуром стрелка.
Маша сняла куртку, и осталась в тонкой облипшей кофточке. Я ревниво отметил, что Барри заметно косит в ее сторону. Нет, он просто впился в круглый амулет в ложбинке ее груди. Это был маленький равносторонний крестик, заключенный в круг, похожий на крестовину прицела: «кельтский
— Прошу в душ. Здесь есть на каждом этаже. А я пойду включу сауну.
Маша разгуливала по гостиной, трогала безделушки на камине, разглядывала картины.
— Не надо ничего здесь трогать, — как можно мягче попросил я. — Пошли под горячую воду!
— Отлично! Мальчики направо, девочки налево.
— А ты не такая смелая, как я думал…
— Это что-то меняет?
— Да нет, ничего.
В душе я стянул мокрую куртку, свитер. Морщась от боли, разогнул ушибленную руку.
Я стоял под дымящимся водопадом, рядом с душем синел бассейн величиной с мою комнату в коммуналке. Алый, распаренный я вышел из-под душа и выключил воду.
В тишине пустых комнат мне почудились медленные, крадущиеся шаги. Я дернул ручку. Проклятие! Я был заперт снаружи.
— Эй, кто так шутит?
Едва я надел мокрые джинсы и застегнул ремень, в ванной погасли светильники. Тяжесть маленьких, пристегнутых к поясу ножен успокоила меня. Я расстегнул футляр и достал нож. В следующее мгновенье я вышиб дверь из косяка.
Из высокого готического окна падала лунная пряжа.
Я шел на далекий звук водопада на нижнем этаже, но все не мог выйти к лестнице. Внезапно все стихло. Пустая тишина ватным комом заложила уши.
— Маша… Эй, кто здесь? Я сейчас тут все размозжу в этом чертовом доме!
В подтверждение своих слов я грохнул об пол какую-то вазу.
Ванна, где только что плескалась Маша, пуста. Я на ощупь шел по проклятому дому, распахивая бесконечные двери, выбирая для проверки освещенные луной комнаты. Лунный свет обостряет потерянные органы чувств. Тишина жадно ловит звуки, подрагивая, как зверь перед прыжком. Страх за Машу сменяется отупением, словно я плыву в густом лунном сиропе. Парализующий волю взгляд впивается в мой затылок. Ноги становятся ватными, я не сразу ощущаю удушье. На шее скручивают жесткую удавку. Сознание гаснет, проваливается во тьму, но тело продолжает борьбу. Оно яростно рычит и извивается, оно страстно хочет жить и наносит отчаянные удары. Удавка слабеет и мне на секунду удается освободиться, свалить нападавшего и опрокинуть его на мраморный пол. Несколько ударов по гладкому черепу — и душитель судорожно вытягивается, пуская кровавые пузыри. Только теперь я узнаю Барри. Рядом с телом Барри со звоном падает алебарда, я подхватываю оружие с пола, намереваясь довершить расправу.
На мое плечо ложится легкая рука, я вздрагиваю и оборачиваюсь. Маша вынимает из моих рук странное оружие, похожее на мотыгу с перекрученным лезвием:
— Уходим. Скорее!
По потолку скользит свет фар. Из окна второго этажа мы видим, как накачанные
Маша вынимает из кармана Барри ключи от машины. Через секунду мы уже внизу, у дверей подземного гаража. Дверь распахивается, и мы лоб в лоб сталкиваемся с одним из «гостей». Боевик отпрыгивает назад и вскидывает к плечу автомат с коротким дулом.
Маша издает короткий резкий крик и в прыжке ногой бьет по запястью боевика снизу, так что оружие отлетает в сторону. Затем следует молниеносный удар под дых с оттяжкой под правое ребро и рубящий удар ладонью в кадык, Адамово яблоко. Говорят, когда-то Адам подавился куском райского яблока, и теперь он комом стоит в горле у всех его потомков. Хрустит хрящ, гулко екают внутренности, и боевик оседает на пол. Дивны, дела твои, Природа-Мать: стройная женская ножка и нежная рука в бою подобны молнии.
Мы прыгаем в черный катафалк Барри и, высадив дверь гаража, разбив задние ворота и своротив джипы, вылетаем на шоссе. По корпусу машины чиркают пули. Позади нас рвут ночь автоматные очереди, ревут моторы, свет фар мечется по дороге. Мы вылетаем на шоссе. За поворотом мелькает глухой «аппендикс» — съезд в лес. Мы выезжаем через кювет, погасив фары и кувыркаясь на ухабах, летим незнамо куда по разбитому тракторами шляху.
— Этот маньяк так пялился на тебя. Он сначала задушил бы меня, а потом…
— Маньяки идут на запах жертвы, — бросает Маша.
— Да, ты не похожа на жертву. У тебя, должно быть, черный пояс по каратэ? Но эти коммандос, откуда они взялись?
— Если за нами подъехали крутые парни, значит им что-то нужно. И нужно от тебя!
— Почему от меня? Остановились-то из-за тебя! Хотя, знаешь… перстень! Но ведь его у меня уже нет! Но ты права: охота началась! И все это как-то связано со смертью Маркела. Все сходится в узелок, завязанный его гибелью. И к Тайбеле, по всей видимости, должен был ехать он, и теперь гоняли бы за ним.
— Лисицы Чингисхана… — едва слышно прошептала Маша.
Я чуть не выпустил руль:
— Где?
— Этот пропавший перстень, по твоим словам, похож на перстень Чингисхана! Ну, ты же писал о нем в своей новелле.
— Так я же наврал с три короба! Просто есть какая-то легенда о пропавшем перстне Бога Войны! И больше ничего!
— А мне думается, ты был близок к истине.
— Но даже если эту аварию нам устроили и бандюки натянули через дорогу цепь перед самым нашим носом, то при чем тут Чингисхан?
— Цепь через дорогу — это древний воинский прием, как об этом написано в твоем же опусе. Когда неукротимый Тимур-Мелек — начальник Ходжентского войска, уходил по реке, то отборная конница монголов пытались его преследовать. Они скакали по обоим берегам реки и в какой-то момент опередили ладьи, и натянули посреди реки цепь, но Тимур-Мелек разрубил ее. Здесь все то же: река, цепь…
— Но цепь-то через дорогу! По-твоему, мои вирши достойны экранизации?
— Как любое сверхталантливое творение, — заметила Маша без тени ехидства.