Доля казачья
Шрифт:
Плохо приходилось убийцам-монахам. Скоро, как говорится среди казаков, они отсушили себе руки об этого неразумного Баху. Все их мощные удары клинка в них же самих и отзывались, парализуя их мышцы и волю. А Иван и не устал вроде, только раззадорился весь. Похоже, что он игрался со своими убийцами, как кошка играется с мышкой. Ей уже и крови не надо, но и отпустить свою жертву просто так она не может. Инстинкт ей мешает.
Через некоторое время монахи попадали с ног и ползали по земле, пытаясь подняться, но только вызывали смех у аборигенов
Не стал их убивать Иван. Поцеловал он свой необычный каменный крест, затем перекрестился им, и перекрестил монахов.
— Теперь и вы видите, чем сильнее моя новая вера. Она прощать людей учит и крови ей не надо. Вы бы никогда так не поступили, и я не лучше был когда-то. А сейчас я счастлив неимоверно тем, что подарил вам жизнь, и не убил вас. И сына своего, и этих добрых людей тому же учу — милосердию.
Я не судья вам! И поступлю я по древнему закону гольдов, пусть стихия вас рассудит. Так и Покто со мной поступил, прав он был, как только бывает сама жизнь! Я благодарен ему за эту страшную науку!
А останетесь вы живы, то своим хозяевам передайте, что только сейчас я по-настоящему счастлив. И со своей избранной дороги я уже никогда не сверну. А другие монахи придут убивать меня, то я их прощать не буду, получат то, что они заработали.
Жители стойбища весело перетащили монахов в свою лодку и бросили их на её дно. Те всё ещё не могли придти в себя и не противились им, адская боль парализовала их волю.
Затем лодку ходко отогнали на стрежень водной стихии и оставили монахов, вместе с лодкой, под перстом судьбы. И утлая лодка свободно крутилась, всё удаляясь от людских глаз.
Подходили эвенки к Ивану, преклоняли свои колени и целовали каменный крест и тут же осеняли себя, как могли, крестным знаменем. Наверное, это и их была судьба, и их глаза разом прозрели. Им пришлась по душе новая вера, но и от старой своей веры они не отказывались, и никто не заставлял их это делать.
Прижались к Ивану его любимая жена Найна и сыночек их, Никодимка. Очень они радуются, что так хорошо всё закончилось. И снова все они вместе и ещё более счастливы будут. Уж теперь-то им ничего не угрожает, жить да жить можно! Миновала угроза!
Но всё оказалось намного сложнее в жизни, чем они предполагали.
Как выжили монахи и не утонули тогда, никто того не ведает. Видно было, что не судьба им была умереть в тяжёлых Амурских волнах.
Истерзанную лодку с полуутонувшими, и оттого испуганными до ужаса монахами, волны брезгливо вышвырнули на прибрежный песок. Наверно и вода, как и земля, не захотела принять в себя всю грязь, что на их душах была. И долго ещё возмущался батюшка-Амур по этому поводу. И страшен он был в гневе своём.
Потом шаман скажет всем охотникам, что только огонь и мог принять их тела, а вода здесь была бессильна, столько на них убийств было. Очень много крови пролито. Но, наверно, всё и шло к тому — к огню. К их полному физическому
И принялся шаман с ещё большим усердием прогонять злых духов от, чудом оставшихся в живых людей, со всего большого стойбища. Но главного зла, в лице страшных монахов, уже не было в живых.
Пришли в себя монахи после судьбоносного купания и стыдно им стало за весь позор, что они недавно понесли. И так как их учили в монастыре не прощать своих обид, то они приступили ко второму варианту уничтожения Бахи, а попутно и всего стойбища.
Они завезли много пиротехники в легких и небольших шарах, что легко умещались в руке. Были и запалы к ним, к этим игрушкам Они давно уже и много преуспели в таких огненных делах. А разведка всё лучшее из того приняла на своё вооружение, и диверсионную оснастку. Так что было чем обелиться монахам, хотя бы перед своей совестью. Постоять за честь свою и взять реванш за полнейший провал всей своей кровавой миссии.
Было бы желание смыть позор, а средства для этого у них имелись, и в предостаточном количестве.
А оно, конечно у них было, это неистребимое желание мести, как говориться урок не пошёл ребяткам в прок. Тихо, без единого всплеска, пристала лёгкая лодка с монахами к берегу, чуть ли не в центре стойбища.
Ветер дул со стороны жилища и даже чуткие охотничьи собаки не услышали их под крутым Амурским берегом. Охотники и рыбаки всегда выбирали для своих поселений такие высокие и продуваемые ветром места: и от воды летом прохладно, и от мошки можно отдышаться.
Всего один миг им потребовался для того чтобы оказаться на высоком берегу. И не успела сонно тявкнуть первая собака, как взлетела она вместе с ближайшим чумом к звёздному небу. Заискрилось небо на том месте радугой от беснующихся искр и пламени, а рядом творилось что-то подобное и страшное. Скоро всё стойбище пылало огромным единым факелом, превращаясь в кромешный ад, где метались ни в чём не повинные люди.
Иван Чёрный спасал чужих детей, вытаскивая их из огня, и его жена старалась всячески помочь ему, оттаскивая их ближе к спасительному Амуру, под берег. А его собственный сын, маленький Никодимка, был предоставлен сам себе. Как спал он со своим любимым новым луком, что ему подарили охотники, так и оказался с ним, волею отца, на улице.
Всё происходящее невольно сильно пугало ребёнка. Но суровое воспитание отца и сильная любовь к нему удерживали его от бегства к своему спасению. А терпение приучило Никодимку стараться всё осмысливать. И ни в коем случае не поддаваться панике — иначе смерть. И он не торопился, как губка впитывал в свою память всё происходящее, всю трагедию.
На глазах Никодима встретились его отец и один из монахов. Отец прикрыл своим телом огненный шар, брошенный ему под ноги монахом, спасая собой плачущих, вытащенных из огня детей.