Должники

Лунина Татьяна

– Правда?! Здорово! Что ж ты молчал? А когда?

Он обхватил ее руками, прижал к себе.

– Когда сына сделаем.

– Лучше, дочку.

– Можно сразу двоих.

– Тогда трехкомнатную дадут?

…Шел пятый месяц, как Ареновы обосновались на новом месте. Впрочем, слово «обосновались» означало бы бесстыдную лесть их семейному быту. Узкая солдатская койка, три чемодана, поставленные друг на друга и накрытые подаренной на свадьбу скатертью, пара мягких стульев из местной комиссионки, полированный шкаф, купленный за полцены у старлея, которому повезло получить назначение в Венгрию. Если это называется домом, что же тогда шалаш?

И все же судьба забрасывала Тоню подарками. Она сменила фамилию и стала зваться женой, жила почти за границей, не снимала комнату, а была в ней хозяйкой. Но самое главное – Антонина любила и знала, что любима сама. Бок о бок ходил, дышал, тихо посапывал по ночам, по утрам распевал во весь голос, безбожно перевирая мелодии, самый умный, самый надежный, самый удачливый человек – лучший из всех, живущих на этой земле. Рядом с ним любая проблема превращалась

в пустяк, а каждая проведенная вместе минута подтверждала, что перед Антониной Ареновой воздвигается незримая каменная стена, куда не прорваться ни одной беде. Ради такого «строителя» можно отказаться не только от любой карьеры – вообще забыть свое «я», потому что «мы» гарантирует счастье. И Тонечка наслаждалась этим счастьем. В ней внезапно проснулись хозяйственность и домовитость, дремавшие на чужой территории, а на собственной распоясавшиеся не на шутку. Туманова тратила деньги, лишь одним глазом заглядывая в кошелек: на спекулянтов с их заманчивым дефицитом, на конфеты, косметику, на разную ерунду, катастрофически сокращавшую время от зарплаты к зарплате. Аренова завела тетрадь, куда старательно и дотошно вписывала приходы с расходами. Столбцы расходов поначалу росли быстрее приходов, и тогда молодая хозяйка втайне от мужа посылала SOS своей родственнице. Но постепенно графы в тетрадке выравнивались, и с четвертой зарплаты безотказная тетушка получила от любимой племянницы перевод с частично погашенным долгом. В тот же день обиженная тетя Роза выслала деньги обратно, что для рачительной хозяйки явилось приятным сюрпризом, какой тут же был занесен в приход. Кроме бухгалтерских изысканий Тоня с упоением наводила порядок в своем пятнадцатиметровом гнезде. Драила, скоблила, мыла, натирала воском, полировала до блеска – создавала уют, куда муж летел бы после службы на крыльях. Комнатка Ареновых сверкала чистотой, как младенец – первыми зубками, умиляя и радуя каждого, кто переступал порог. Переступали не многие, но довольно часто. Во-первых, штурман, с кем молодой командир корабля летал на СУ-24, невозмутимый, коренастый, седеющий шатен со стрижкой «под ежик», с крепкими нервами и застенчивой редкой улыбкой. Владимир Васильевич Смурый любил копаться в моторе старенькой бежевой «Волги», обожал жену-украинку, гонял троих сыновей, воспитывая их по суворовскому принципу: трудно в учении, легко в бою. Тоня звала штурмана дядей Володей и, угощая покупными тортами, старательно записывала под диктовку смешливой хохлушки рецепты домашней выпечки. Галине Смурой недавно исполнилось тридцать пять. Штурманша знала все полковые новости, читала запоем переводные романы и завидовала тем, кто доживал до отставки. Смурые заглядывали на ареновский огонек чаще других, невольно прививая новенькой навыки гостеприимной хозяйки. С этой супружеской парой Тонечка совершенствовалась в кулинарии, училась поддерживать разговор, развивала в себе способность быть для других приятной и нужной. Во-вторых, захаживал Сашин земляк, тоже ростовчанин, который, как случайно выяснилось, учился в одной школе с Ареновым, но тремя классами старше. Олег протирал штаны в штабе, получил недавно звание капитана и ждал жену, отбывшую к теще рожать второго ребенка. Не понимая, чем ростовский роддом лучше здешнего, и почему рождение одного вынуждает другого маяться в одиночестве, Тонечка гостя жалела, терпеливо выслушивала вздохи по красавице-жене и ловила на себе взгляды, позволяющие усомниться в искренности жалоб на тоску по семейству. Аренов увлеченно играл с новым приятелем в шахматы, радостно ставил маты и хлопал ушами. За это простодушное доверие Тоня любила мужа еще больше: ведь только для благородного человека все другие также полны благородства. Иногда Тонечка зазывала на чай Ингу, заведующую библиотекой в Доме офицеров, молодую, стеснительную литовку с пепельного цвета косой, по-старомодному обвязанной вокруг головы. Библиотека на удивление оказалась богатой ценными книгами, а библиотекарша – искренней, умной и доброй, с которой приятно поболтать, компенсируя дефицит близких по духу людей. С Ингой можно было без опаски высказываться по любому вопросу: от антипатии, с какой сдержанные прибалты относились к обитателям военного городка, до симпатии к загранице, казавшейся отсюда совсем недалекой. Они перемывали косточки Маргарет Тэтчер и жене замполита, чья манера совать повсюду свой нос вызывала одно раздражение, вспоминали любимые книги и старые фильмы, обсуждали моду, погоду, судьбу. Они наслаждались общением, взаимной симпатией, собственной молодостью и ощущением, что вся жизнь впереди. В общем, Тонечке сказочно повезло: так быстро встретить родственную душу удается не каждому, тем более, среди тех, кто относится к женам военных с презрением, пусть легким, но оттого еще больше обидным. Внезапная дружба, конечно, грела, но удивляла тоже. Поразмыслив, Тоня пришла к заключению, что новая подруга, скорее всего, с радостью вышла бы замуж за летчика. Вывод потребовал осторожности, и скоро Аренова стала приглашать домой скромницу-умницу в часы, когда Аренов отсутствовал: к толстушкам муж был равнодушен, но к блондинкам мог проявить интерес.

Собственно, этими людьми и ограничивался круг общения Антонины. Правда, мимо ареновской двери постоянно шмыгали соседи, однако вынужденное общение в коммунальной квартире воспитывало выдержку и терпение, но не вызывало приязнь. Тонечка отлично помнила, как однажды, листая от скуки какой-то толстый журнал, она наткнулась на заметку о лондонской выставке. Пара оболтусов-сюрреалистов пыталась сказать новое слово в искусстве, для чего у входа водрузила огромное разбитое зеркало, по осколкам которого посетители переступали порог. В небольшой комнатенке стояла кушетка, накрытая белой тканью, над ней висел подвешенный на ремнях

ягненок. Под дикую музыкальную какофонию «художники» выпустили несчастному животному кишки, а на кровь, залившую чистое покрывало, указали как на целостную картину мира. Через полчаса сеанс современного «искусства» был прерван появлением полисмена. Тоня, шокированная прочитанным, выскочила в общую кухню, чтобы поделиться с другими тем, что у самой вызвало ужас.

– Девочки, послушайте, какие бывают сюрреалисты! – заахала она, начиная читать соседкам, суетившимся у плиты, страшную правду о бесчеловечном буржуазном искусстве. А когда закончила, поняла, что распиналась перед глухими: ни одна из троих не сказала ни слова.

– Это просто кошмар, а не искусство, – растерянно пробормотала чудаковатая соседка с журналом и направилась к распахнутой двери, жалея о наивном порыве.

– Нужны мне ее оппортунисты, – полетело вслед «просветительнице».

Спонтанное просвещение послужило уроком, в результате чего выскочка вызубрила три фразы: здравствуйте, до свидания, приятного аппетита. Этого с лихвой хватало теперь на общение с теми, кто жил через стены.

Между тем наступал Новый год. Делить праздник, лучший из всех, Тонечке ни с кем не хотелось. Она неделю составляла меню для двоих, присмотрела елку, купила подарок мужу, запаслась гусем, черносливом и, считая дни, с нетерпением ожидала тот, когда начнет готовиться к новогодней ночи. Она вела себя как прижимистая хитрая баба, которая все хотела заграбастать себе. Прекратила хождения в библиотеку: не понравился безобидный вопрос, с кем Ареновы собираются встречать Новый год. При встречах со штурманшей Смурой не просила рецептов праздничных пирогов, при этом занудно твердила, что не собирается ничего готовить, и, вообще, привыкла с детства сидеть под елкой одна. Галина, охотно поддакивая, вспомнила, как расписалась в ЗАГСе утром тридцать первого декабря, а спустя всего час бедная мама чуть не потеряла сознание, услышав от свежеиспечённого зятя новость, что командир срочно отзывает его из отпуска. Молодожен сунул под нос ошарашенной теще пару билетов на поезд в двухместном купе, дал на сборы четыре часа, с аппетитом умял большую тарелку холодца, подхватил новобрачную, сделал ручкой гостям, и они прямо из-за свадебного стола помчались без провожатых на вокзал. Долгих проводов, слез и прощальных соплей Смурый не признавал. Тот Новый год молодые встречали под стук вагонных колес, в одном халате, наброшенном на четыре плеча.

– Мама потом долго не могла простить Володьке эту спешку. И была права, потому что срочный вызов Смурый просто придумал, чтобы скорее остаться вдвоем. А ровно через девять месяцев родился наш Ванечка, – смеялась Галина, – наверно, поэтому он у нас такой шальной. Представляешь, вчера химический опыт проводил на кухне, ОВ для тараканов изобретал.

– ОВ?

– Ну, отравляющее вещество, – весело пояснила мать. – Так нас потом соседи два дня пытали: откуда такая вонь?

Словом, Смурые отпадали: и в гости не напрашивались, и не приглашали к себе, что устраивало Тонечку очень. Оставался Олег, но Тоня надеялась, что любовь к жене пересилит у мужа жалость к приятелю. В конце концов, для таких неудачников, как этот штабист, есть Дом офицеров, где устраивают новогодний бал. Заманчиво для неприкаянных одиночек и ни к чему тем, кто счастлив в семье. Довольная ходом собственных мыслей, Тонечка надела кроличью шубку, машинально отметив, что жене летчика такую носить уже несолидно, и отправилась за елкой.

Она насаживала звезду на макушку, когда в комнату вошел Саша.

– Ух ты, здорово! Когда успела?

– Санечка, привет! А ты почему так рано? Я тебя не ждала.

– Ничего себе: поздно прихожу – плохо, рано – опять нехорошо. Тебе, Тошка, не угодишь.

Жена поправила сверкающий наконечник, подбежала к мужу и чмокнула в холодную с мороза щеку.

– Хотела нарядить к твоему приходу, чуть-чуть опоздала. Нравится?

– Класс!

– Ужинать будешь?

– Я поел в офицерской столовой. Тебе привет от Олежки.

– Ага.

– По-моему, ты его недолюбливаешь. За что? Воронов приличный мужик. Правда, с женой не повезло, не сумел сделать правильный выбор.

– А ты сумел?

– Боевую подругу надо выбирать с умом, – заважничал Аренов. – А я, вроде, в дураках никогда не ходил.

– Тогда задвинь эти коробки на шкаф, умник, и выключи свет. Я зажгу лампочки.

Уже после привычного «спокойной ночи» муж добавил подозрительно невинным тоном.

– Тош, у нас какие планы на Новый год?

– Грандиозные, – насторожилась она. – Зажарим гуся с черносливом, испечем пирог, зажжем свечи. Будем всю ночь кутить и говорить друг другу всякие хорошие слова.

– Здорово! А гусь может подождать до первого января?

У нее упало сердце.

– Мы же без холодильника. Он протухнет.

– Не протухнет, малыш. Зажаришь на день позже. Позовем Олега, тот за милую душу сожрет твоего гуся, даже тухлого.

– А что случилось? Боевая тревога? – пошутила жена военного летчика, решив не комментировать нелепое предложение.

– Все нормально, просто я решил вывести тебя в свет. Могу я погордиться такой красавицей или нет?

– А мои решения уже не в счет?

– Не заводись. Я, между прочим, тоже собирался с тобой вдвоем побыть, все-таки это наш первый общий праздник. И вообще, не пацан уже скакать со всеми в хороводе под елкой. Но меня попросили, чтобы ты приняла участие в концерте. Замполит обалдел, когда узнал, что моя жена – певица.

– Что?!

– Ты же преподавала пение в школе? И музыкальное училище закончила. А женсовет готовит новогодний концерт. У них есть чтецы, танцоры, даже фокусник. Певцов нет, ни одного. Вот меня замполит и попросил, чтобы ты спела пару песен, лучше романсов. Наш комполка помешан на романсах. Так что придется тебе выступить, Тошка: в армии просьба командира – приказ.