Должники
Шрифт:
– Ах, ты, падла, – злобно выругался Воронов и кинулся на Александра.
Они дрались остервенело, как волки, готовые перегрызть глотку друг другу. Тоня, оцепенев, с ужасом наблюдала страшную драку, не в силах сдвинуться с места. Потом все накрыла чернота, и наступила полная тишина…
Глава 3
– Тимоша, милый, я ведь тебя никогда ни за кого не просила, скорее, наоборот, помнишь?
– Ну.
– А теперь прошу: помоги ты этому лейтенанту! Пушкин вон стрелялся, чтобы защитить честь жены, а наш всего-навсего морду набил.
– Аренов не Пушкин.
– Но и царь – не ты, дорогой. У тебя гораздо больше возможностей.
Семенчук вздохнул и с укором посмотрел на заступницу.
– Клава, когда ты, наконец, прекратишь вмешиваться в мою службу? Мне уже командир не раз намекал,
– Я, товарищ подполковник, всего лишь пытаюсь помочь. Чтобы досуг людей чем-то заполнить, клубную работу наладить, кружки какие организовать, чтобы женсовет способствовал укреплению семьи.
– Семью, Клавдия, укрепляют дети. А твои бестолковые подопечные только сплетни по городку разносят да за дефицит в военторге дерутся.
– Но ты же сам говорил, что за отлично налаженную работу нашего актива тебя в штабе округа хвалят. И разводов у нас не бывает, и жалоб, и общественный детсад работает – чего же еще? – Клавдия Семеновна старалась вести разговор спокойно, но дрожащий подбородок и мгновенно повлажневшие глаза выдавали обиду. Семенчук вздохнул и обнял жену за плечи.
– Прости, Клаша, знаю, сам виноват… Не настоял бы тогда на аборте, уже, может, и внуков бы нянчили. За тебя испугался, думал, загрызет мать, что в подоле принесешь. Раньше ж это позором было, не то, что теперь: мать-одиночка – почти героиня. Если б вернуть то время, все бросил бы да примчался за тобой. Расписали бы и так, никуда не делись: до восемнадцати лет полгода оставалось. А мы, дураки, совершеннолетия твоего дождались, а ребенка потеряли.
– Молодые были, Тимоша, глупые.
– Теперь вот с чужими детьми возимся, мать их за ногу! Они отношения через мордобой выясняют, а нам покоя нет.
– Девчонка уж больно хорошая, Тимоша, поет душевно. Мы бы с ней такие концерты давали, на весь округ гремели бы. И на меня в юности чем-то похожа, скажи?
– Не положено советскому офицеру, летчику, руки распускать, да еще со старшим по званию. Это ж мировой скандал, Клаша, крупное чепе, понимаешь?! Еще легко отделался, мог бы запросто под суд чести попасть. А ну их в баню, давай лучше сами споем. Нашу, любимую, давай? – и, не дожидаясь ответа, подполковник затянул слабым дребезжащим тенорком: калина красна-а-ая, калина вызре-е-ела…
– Я у залеточки характер вызна-а-ала, – подхватил негромко басок.
После новогодней драки в Доме офицеров прошло три месяца. Лейтенанту Аренову влепили «строгач» с занесением в личное дело, у его жены случился выкидыш. Скандал, может, и удалось бы замять (кому охота выносит сор из избы?), но кто-то из бдительных однополчан сообщил о случившемся в штаб округа. Приезжала комиссия, разбирались на месте. Замполит с комполка пообещали себе и друг другу отыскать стукача, но слов не сдержали: из своих не признавался никто, а командование имя подписанта не выдавало. Так весь полк и вступил в новый год: с подмоченной репутацией да подлым жалобщиком, настучавшим на товарищей. Неожиданно благородно повел себя капитан Воронов, почти сразу проявив готовность к полному примирению, ни словом не намекнув влиятельному родственнику о неприятном событии. Ровно через десять дней после Нового года к штабисту прикатила супруга с кружевным голубым конвертом в руках и солидным помощником, едва достающим до локтя. А еще спустя десять дней капитану опять улыбнулась Фортуна: он получил приказ отбыть для дальнейшего прохождения службы в ГСВГ [2] , попросту говоря, в Германию. Не таким везучим оказался молодой лейтенант. Впрочем, оно и понятно: без мохнатой лапы в Генштабе следует быть тише воды, ниже травы даже выпускникам академий, не то, что военных училищ. Когда нет сверху поддержки, не спасет никакая честь.
2
Группа советских войск в Германии
…В маленькой комнате было тихо, последнее время здесь редко слышался смех. Тонечка набрала в легкие воздух и постаралась придать голосу беспечный оттенок.
– Вчера заходила Галина, говорила, что Воронова в полку никто не поддерживает, все на твоей стороне.
– Ей лучше знать.
– Рассказывала, что дядя Володя в свое время тоже схлопотал строгий выговор в личном деле, и ничего,
– Ничего – это пустое место. Хочешь, чтобы я был таким?
– А у одного шифровальщика, когда
– И что?
– Саш, ты не думай, я ничего не боюсь: ни пустыни, ни тайги. Куда угодно за тобой поеду с закрытыми глазами.
– Вслепую с миром общаться не советую. Можно запросто споткнуться и набить себе шишек.
– Я не с миром общаюсь, с тобой. А ты не дашь мне упасть, правда?
– Спи, мне завтра рано вставать.
– Спокойной ночи, – прошептала Тоня, осторожно нащупала носовой платок, вытерла мокрые щеки и нос. Она все чаще засыпала теперь не со счастливой улыбкой на плече любимого мужа, но отвернувшись к стене, с влажным кусочком батиста, зажатым в кулаке. Все чаще равнодушно звучало «спи», все реже с восторгом прерывалось дыхание. И уже привычно менялись носовые платки, скоро из этих аккуратно подрубленных лоскутков можно будет составить неплохую коллекцию.
– Тошка.
– Что?
– Не реви, прорвемся.
– И не думаю, – счастливо огрызнулась жена.
…Шаг, еще один, осталось совсем немного, всего десять таких шагов, и она уткнется носом в зеленую дверь. А за дверью тепло, уют, сибирский кот Вилька на подоконнике – дом, в котором живет семья лейтенанта Аренова. Семья пока еще куцая, всего-то двое, но через восемь с половиной недель здесь появится третий – самый лучший, самый умный, самый красивый человек на свете, кто украсит собой маленькое семейство и наполнит жизнь истинным смыслом. Тонечка улыбнулась обледенелой дорожке, осторожно опустила ведро, почти доверху наполненное водой, и любовно погладила выпирающий из-под каракулевой шубки живот. Она готова была огладить весь мир – таким счастьем переполнялась душа.
Какими наивными вспоминались сейчас «ахи» и «охи» из писем тети Розы, узнавшей, куда отбывает ее «бедная девочка», какими надуманными – собственные страхи. Она боялась морозов, когда обычный плевок превращается на лету в ледышку, медведей, шатающихся за гарнизонным забором, комаров, чьи укусы могут оказаться смертельными, изоляции от большого мира, где есть кино, магазины и ванные с душем вместо оцинкованного корыта. Смешно и глупо! Опасаться надо не зверей – людей, и страшен только тот холод, который в душе. А если любимый человек охотно вызывается потереть мочалкой мокрую спину, то любое корыто покажется драгоценным сосудом. Тонечка вновь была счастлива и спокойна. Позади остались непонимание, обида, равнодушие, которые изгрызали похлеще любого дикого зверя. Просветы за прошедший год, конечно, случались: каракулевая шуба, торжественно врученная в январе, неподдельная тревога в марте, когда Тоня долго выкарабкивалась из тяжелого бронхита, грозившего перейти в пневмонию, сумасшедшая ночь в июне. Раньше память хваталась за эти моменты, как утопающий – за сучок, плывущий навстречу, потому что появлялась надежда: все образуется. Теперь отпала нужда за что-то цепляться, наоборот, судьба сама поддерживала их на плаву, засыпая подарками. Сначала – назначением в эту заснеженную Тмутаракань, потом – друзьями, а главное – сыном, толкавшимся сейчас в животе. В том, что родится мальчик, сомневаться не приходилось: так яростно заявлять о себе может только мужчина. Тонечка прислушалась к своим ощущениям: так и есть, бьется! Из такого буяна, наверняка, вырастет настоящий мужик – смелый, сильный, жадный до жизни, твердо знающий, чего хочет, и умеющий добиваться поставленной цели. Возможно, он станет, как и его отец, летчиком, а то и космонавтом, может быть, ученым или знаменитым артистом, строителем, журналистом, врачом – сын будет достойным родительской гордости. А когда родителям придется уйти из жизни, они постараются сделать это без страха и сожалений, что жили не так, как хотелось. Когда человек предлагает миру подобную замену, смерти бояться унизительно и глупо.
Тонечка храбро вытерла варежкой мокрый нос, решительно взялась за железную дужку: хватит мечтать, надо действовать. Скоро вернется Саша, а в доме хоть шаром покати и не прибрано. Какому мужу понравится жить с такой лентяйкой?
– А я вот спрошу твоего благоверного, почему он разрешает жене таскать полные ведра? Да еще в мороз и по льду!
– Ой, привет, Никонов! – улыбнулась она, обернувшись на голос. – Ты уже освободился? Значит, сейчас и Санька заявится. А у меня еще конь не валялся, представляешь?