Должность во Вселенной
Шрифт:
Корнев, сидя в той же позе на столе возле проектора, следил за директором исподлобья с легкой усмешкой; в глазах возникли и исчезли искорки.
— Положительный вы какой-то, Вэ-Вэ. Просто образцовый.
— А необязательно всем быть с декадансом, с червоточиной! — задорно парировал Пец.
— Да, конечно. Так мысль человеческая развивается? Прогресс наличествует? Музыка играет, штандарт скачет?
— Ну… это, на мой взгляд, даже не тема для спора. Подумайте сами; неужто природа с ее вселенским могуществом и размахом не нашла более простых способов разрушать, распылять планеты, чем через наши дела, изобретения, труды! Да у нее полно таких возможностей, и мы их видели в MB. Все они взрывные преимущественно…
— В
— Да бросьте, Саша! Уж не говоря о всем наземном, как вы объясните в своей гипотезе развала космоплавание? Вы его почему-то обошли. Ведь там такое скопление идей, изобретений, достижений — сгустки мысли людской вылетают в космос, не просто тела!
— Я не обошел… просто я подумал, что вы и так поняли. Но раз нет — я вам это все покажу.
Александр Иванович слез со стола, выбрал из стопки кассет одну, вставил в проектор, протянул и заправил ленту, выключил свет в зале.
На экране пошли — с надлежащей переменой планов и ритмов, с переходом съемок с дневной части на ночную и обратно — импульсные кадры жизни одной из землеподобных планет MB. Сначала крупные: материки, моря, извивающиеся ветвистыми змеями долины рек; переползают цветными амебами водоемы и растительные покровы по суше, пульсируют год от года ледники у полюсов и на вершинах горных хребтов. Сначала только по легкому помутнению атмосферы да по новым очагам света в ночной части Пец мог угадать, что на планете шло послеэкстремальное смешение. Но вот в ближних и сверхближних планах показались первые, заметные более размытостью, тепловым свечением и точечными пузырьками «сыпи», свищи.
— Вот они на верхнем берегу моря… на северном, если для Земли, ну, а там-то кто знает, — вон у отрогов хребта, — указывал и комментировал главный инженер, стоя по другую сторону проектора. — Вон на нижнем берегу, при впадении реки. Можете толковать, как хотите, Вэ-Вэ, но, по-моему, вы слишком легко отметаете: неужели, мол, природа ничего другого не нашла!.. Для газового или расплавленного состояния веществ найти способы изменений не штука. — А вот для твердого состояния: как ему пузыриться, рыхлиться и течь потоками? Вполне возможно, что, окромя «созидательной деятельности разумных существ», здесь ничего более и не изобретешь… Разрастается сыпь-то, тепловые «трещинки» соединяют ее скопления, лучатся от «свищей» — видите? Это, полагаю, там массовое производство пошло и «покорение природы». В соревновательном темпе: кто лучше, кто быстрее, кто больше. Давай-давай! Надо-надо!.. — Голос Корнева зловеще, саркастически как-то похрипывал. — Похоже, мы проскочили уже шесть секунд развития, соответствующие трем векам нашей НТР, теперь на той пленке прокручивается наше будущее. Видите: ледниковые шапки около полюсов уменьшаются, горные ледники тают, атмосфера мутнее, ночная сторона все ярче излучает… Думайте, как хотите, но, боюсь, это выгорают добытые в недрах там угли, нефть, сланцы, газы, переплавляются в нужные им металлы руды, выдавая в среду ненужный дым, золу, пыль, шлак. А «свищей»-то все больше, Вэ-Вэ, а тепловых растрескиваний от них сколько ветвится — не дороги ли это с интенсивным движением? А то и воздушные трассы, и морские…
Пец стискивал зубы, сдерживал желание крикнуть «Не надо!» Он было воспрял, высказывая возражения и доводы, стремясь направить все по накатанному пути научного обсуждения — и тем успокоить не только Корнева, но и себя. А сейчас зримые факты, которые не Александр Иванович, нет, сама Меняющаяся Вселенная пригоршнями швыряла в лицо, — испарили, превратили в ничто его ученую логику, профессиональную искусность. И чувствовал себя Валерьян Вениаминович просто щенком,
— Обратите внимание на волнение в зоне этого большого «свища», Вэ-Вэ, — указал Корнев, — оно почти концентрическое, как от капли на воде. Между прочим, Москву в таком ритме снять, аналогичное увидим: сначала центр вырастает, потом откат жилищной индустрии на окраины, в Черемушки, или там в Теплый Стан — пятиэтажки, девятиэтажки, затем по шестнадцать… а потом опять накат к центру: снос малых домов, сооружение тридцатиэтажных, на проспекте Калинина, например. Ходи, изба, ходи, печь… По генеральным планам волнуются «свищи», по проектам. А вот — ага, наконец! — и первые огненные смерчики выскакивают из мутной атмосферы. Стоп, это надо глядеть подробно.
Александр Иванович остановил катушку проектора на кадре, где — в ближнем плане на ночном участке планеты неподалеку от линии терминатора — вырисовалась длинная огненная загогулина. Нижний конец ее был ярок и толст, почти вертикально шел от тверди, а чем выше, тем он изгибался все более полого, утоньшался и тускнел.
— Первый «сгусток мысли» пошел в космос, — комментировал главный инженер. — Или это еще испытание стратегической ракеты, как вы считаете?… Между прочим, если бы не военное противостояние систем, мы на Земле еще лет сто не имели бы космонавтики. Нынче слюни роняем от восторга: ах-ах, высшее достижение цивилизации… а с чего началось-то? С самых простых чувств, как и у всех животных: страх, жажда выжить. Только у животных это выражается оскаленными зубами, выставленными когтями… самое большее, испусканием неблагоуханной струи, как у хорька и скунса, — а у нас ядерными бомбами и ракетами.
Снова застрекотал пущенный им проектор. Теперь в затянутых кадрах на ночной части огненные линии и полосы с яркими нижними концами попадались все чаще: изгибающиеся в разных направлениях, круто или полого, а затем и почти прямые.
— Ага, это у них уже завоевание космоса пошло, — приговаривал Александр Иванович. — Нет, как угодно, недооцениваете вы это дело с точки зрения развала мира. Мысли в этих «сгустках» все меньше, как и в любой освоенной технике, а вещества, плоти планеты улетает все больше: носители, топливо. Обратно вернется спускаемый аппарат, да и то не всегда. Разве сравнишь с вулканическими извержениями: пальбы и грохоту куда больше, чем при запуске ракет, сотрясений почвы, выбросов лавы тем более… а в космос ничего не улетает. Не так это просто — раскрутить планету на разнос! И чего нас тянет в космос, вы не скажете? Знаем свою Землю в слое не толще кожуры яблока, а туда же…
— Хватит! — резко сказал Пец и сел, прикрыв глаза. У него ослабели ноги, тупо давило в голове. Все стало безразлично.
Корнев выключил проектор; переждал с минуту, затормошил Пеца:
— Эй, Вэ-Вэ, вы что? Не надо отключаться… Ладно, то вы меня старались привести в чувство, теперь я вас буду. — Он включил перемотку, повернулся к директору. — Только уговор: не кидаться на меня с кулаками, не швырять предметы. Вот я ленточку отмотал, теперь демонстрирую снова, только со звуковым сопровождением. Хотите — смотрите, хотите — слушайте.
Звуковое сопровождение! В первый раз Валерьян Вениаминович, отвлеченный комментариями Корнева, не обратил внимания, что его нет. А теперь, когда тот запустил проектор, Пец не столько смотрел на экран, сколько вслушивался в бормотание автомата-синхронизатора, призванное напоминать зрителям масштаб времени. Оно было невразумительным:
— Дог-рдак… дог-рдак… дог-рдак…
«Вон что! Так, значит?…» — Директор перевел гневно-вопросительный взгляд на Корнева. Тот усмехнулся, остановил проектор: