Должность
Шрифт:
Дамы, плечи которых я рассматривал, отчего-то обернулись и сами стали смотреть на меня. Я недоуменно огляделся – да все глаза в этом зале были обращены к моей скромной персоне!
-Поднимите веер,- прошипел Олег Власыч, багровея от ярости.
Я испугался и поднял веер.
– Семьсот тысяч, господин Антушкин, раз, - вытерев пот со лба, пропел Колобок.-
Семьсот тысяч, два.
Алильханов блеснул на меня глазами и поднял веер.
– Восемьсот тысяч, господин Алильханов, раз…
Так
– Два миллиона господин Алильханов, раз. Два миллиона два.
Я, вошедший в азарт, готов был поднять веер, но Олег Власыч пребольно ударил меня под коленную чашечку.
– Два миллиона три! Победа продана!
Алильханов, вдруг осунувшийся и словно даже похудевший, полез к эстраде получать свою безрукую статую, стараясь сохранить улыбку на лице.
– Пойдемте, Сергей Леопольдович, - весело сказал мне Олег Власыч, - Мы победили.
Чувствуя онемение в колене, я едва сдержался, чтобы не ударить его по седой голове деревянной ручкой веера.
Глава шестнадцатая Вертеп
После бала к нам присоединился Семен Никитич. Он был в приподнятом настроении и, как будто слегка навеселе.
– Победа, - говорил он, прыгая через разноцветные от неона лужи к «линкольну».
– Ах, как она пьянит!
Чтобы пьянила не только победа, мы отправились в то место, которое Олег Власыч назвал «раем и адом в одном флаконе».
Как только мы вошли, сопровождаемые раболепной улыбкой швейцара, я сразу понял: да, рай и ад.
Публика толпилась у двух широких бочек, на каждой танцевала полуголая девица.
– Пройдемте во-он туда,- улыбаясь, пригласил Семен Никитич.- Кажется, там наша хорошая знакомая.
И верно – девушка, танцующая на одной из бочек, показалась мне знакомой.
– Здравствуйте, Сергей Леопольдович, - весело сказала она, выделывая своим чудным телом такое, что сам черт не брат.
– Степа, - ахнул я,- А как же Киря?
– Киря с бабушкой.
Должен признаться, эта встреча меня малость расстроила: я привык уже относиться к Степе как к собственной дочери. Но хорошее абрау-дюрсо понемногу выветрило тяжелую думу, столь свойственную русскому человеку.
– Можно проголосовать? – подошел мужичок, что называется, интеллигентного вида. Одет он был в весьма потрепанное пальтишко, и было странно, что его сюда пустили.
-Конечно,- Степа улыбнулась и немного наклонилась. Мужичок слегка дрожащими пальцами просунул в резинку на, простите, трусах девушки какую-то бумажку.
Странная вообще здесь была публика! Многие похожи на нищих, кое-кто и вовсе ни на кого не похож.
– Мы за вас, – сказал мне, подойдя, какой-то толстяк. В руке у него была авоська с батоном и кефиром.
Он неуклюже засунул за резинку на трусах Степы бумажку и ушел.
Теперь люди подходили десятками, и моей горничной скоро пришлось высвободить из-за резинки целую пачку бумажек.
«Куда же она их денет?» - подумал я и тут же получил ответ. Оказывается, в бочке была прорезь, в которую все бумажки самым расчудесным образом и поместились. Кроме одной, отлетевшей в сторону.
Я поднял ее. Развернул.
«БЮЛЛЕТЕНЬ ДЛЯ ГОЛОСОВАНИЯ
АЛИЛЬХАНОВ
АНТУШКИН».
Напротив моей фамилии стояла жирная галочка.
Вдруг кто-то положил мне руку на плечо. Я посмотрел – тот, из зеркала.
– Поздравляю!
Закричав от неожиданности, я, конечно, проснулся.
Глава семнадцатая Примирение непримиримых
Дурные сны всегда портят аппетит, поэтому, когда Степа принесла завтрак, я лишь поковырял ложкой яйцо и выпил полчашки кофе.
– Степа, - проговорил я, все еще не в силах забыть сон,- Ты как-то сказала, что трудилась в ночном клубе.
– Да, это правда.
– А ты часом не танцевала, как бы это сказать, не совсем одетой?
– Ну что вы, Сергей Леопольдович,- неподдельно возмутилась горничная.- Я работала официанткой.
«Официанткой, - с облегчением подумал я.- Ну, это еще ничего».
Степа, похоже, обиделась, мило так надула губки.
– Ну, не сердись.
– А что вы хотели бы, чтоб я была танцовщицей? – чуть не плача, спросила девушка.
– Нет, что ты! Терпеть их не могу.
И, конечно, соврал. Я, откровенно сказать, не прочь был бы иметь горничной этакую Мату Хари.
Степа утешилась и поспешила сообщить:
– Семен Никитич приехал.
Семен Никитич был сегодня весьма оживлен. Потирал руки, напевал что-то, один раз даже, пока мы шли по лужайке к «линкольну», подскочил, словно козленок.
Его веселье понемногу передалось и мне, подумалось: а как хорошо было бы сейчас отправиться на речку, соорудить шашлычок.