Должок кровью красен
Шрифт:
– Всегда при себе.
И паспорт учтиво протягивает.
– Так, дед, нам твою хату осмотреть надо, – офицер развязно, паспорт листая.
Хотел было милицейский офицер оттолкнуть старика, но в этот самый момент засек боковым зрением: идет к дому какой-то высокий мужик с головой перебинтованной. Высокий мужик, массивный, явно в себе уверенный, – чем-то медведя-шатуна напоминает.
Сплюнул старлей на траву сгоревшую: тьфу, бля, свидетель так некстати появился! Но мыслей своих вслух высказать не решился: что-то такое в облике
А старшина с сержантом на начальника смотрят недоуменно: ну, что же ты, товарищ старший лейтенант, осекся?..
18
Подходит Зарубин к дому учителя любимого и видит: стоит Василий Захарович на крыльце постаревший, поседевший, но такой же интеллигентный, как и раньше. А сопляк-старлей, который ему во внуки годится, явно наезжает. А рядом – мусора тупорылые лыбятся, словно так и должно быть.
И вновь падает у Зарубина планка реальности. Понимает Иван: главное теперь себя в руках сдержать. Потому как не сдержится – убьет он на хрен и старлея развязного, и сержанта со старшиной.
Убить-то убьет… Убить – дело нехитрое. А дальше-то что? Не затем он, Иван, на родину вернулся, чтобы ментов убивать. Сперва долги раздать и взыскать надобно…
Достал Зарубин из внутреннего кармана куртки кошелек, извлек из него купюру стодолларовую, зажал в кулачище – и к ментам.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился с улыбкой резиновой, а у самого аж зубы от ненависти скрипят, – на минуточку можно? Хочу сделать важное заявление.
Взял Зарубин милиционера под локоточек, за обугленный угол дома завел, сказал пару фраз, какие обычно в подобных случаях милиционерам говорятся, – и купюру в нагрудный карман кителька незаметно так сунул.
Подобрел старлей.
– Ну, ясное дело, ошибочка… Вы уж извините!
И, на Василия Захаровича не глядя, – к «Жигулю» милицейскому двинулся.
Опешили старшина с сержантом.
– Товарищ старший лей… – Сержант было начал.
А товарищ старший лейтенант им сквозь зубы:
– Пошли… Быстро, быстро, потом расскажу.
Подошел Зарубин, обнял любимого учителя осторожно, будто бы раздавить в могучих объятиях боясь.
– Да я это, Василий Захарович! Я, Иван Зарубин…
19
За окном ночь. Густая ночь, черная как смола. За окном дождь. Косой дождь, сильный; крупные капли по стеклу горохом бьют.
За столом двое. Щедрин Василий Захарович, хозяин. И Зарубин Иван Алексеевич, гость. Водка на столе, огурчики консервированные, хлеб да сало. За столом – беседа. Долгая беседа гостю с хозяином предстоит, не иначе как до утра. Зато теперь им уж точно никто не помешает.
Двое их только. На всю ночь. На весь город. На весь мир…
Глава 3
1
Три часа ночи. Над сгоревшей
Держит Зарубин в огромной ручище граненый стакан, до самых краев водкой наполненный, учителю своему бывшему улыбается. А у Василия Захаровича спиртного в стакане – лишь на донышке самом. Сколько налил ему гость в самом начале застолья, столько же почти и осталось. Не употребляет Щедрин крепких напитков. Только из уважения к Ивану после каждого тоста подносит стакан ко рту да тут же на стол и ставит.
– Так объясни мне, Иван, поподробнее. Не пойму я что-то – зачем ты вернулся, о каких долгах старых вспомнил?
– Понимаете, Василий Захарович, вот уже столько лет с тяжким грузом в душе живу. Не могу так больше.
– Это ты о Валере Титове?
– Да… И не только о нем.
– Но ведь тебя, как я понял, не только это тяготит? – Василий Захарович продолжил; проницательный он человек, недаром учителем столько лет проработал. – Тебе ведь, наверное, за все это время лет не только убийство Титова вспоминалось?
– Да уж… Память у меня хорошая. На все: и на зло, и на добро. Умнее я стал… И злее. Как сейчас помню: глухая февральская ночь, зимовье охотничье, на сто верст вокруг – ни единой живой души. Волки воют, вьюга за мерзлым окошком хохочет. И я один-одинешенек. И знаете, интересная мысль тогда ко мне пришла. А главное – очень простая. Большинство дел, которые мы когда-нибудь собираемся сделать, но откладываем, мы откладываем навсегда. На всю жизнь оставшуюся. Долги, например. Это только кажется: вот, закруглю все дела да пойду по должникам да кредиторам, одни долги заберу, другие раздам.
Неправильно кажется. Во-первых, все дела закруглить невозможно – одни проблемы решишь, другие тут же навалятся. А во-вторых, Василий Захарович, никто своего срока не знает – кому и сколько жизни этой отмерено. А вывод из всего этого такой: никогда никому не одалживай и в долг не живи. А уж если получилось, что ты кому должен или тебе, отдавай и забирай тут же, при первой возможности. Это не только к деньгам относится.
За дела хорошие и плохие тоже с людей взыскивать надобно.
Всегда.
Закончил Иван, а бывший учитель его взглянул на него серьезно и строго.
– Благородная праведность привлекает? За добро – сторицей, а за зло – око за око? Всем сестрам по серьгам, всем братьям по ушам?
– А разве плохо?
– Насчет того, чтобы за добро сторицей, правильно. Но не совсем. Добро людям всегда надо делать. Просто так, ни за что. А вот насчет того, чтобы зло наказывать… Это, Ванечка, местью называется. А разве месть кого-нибудь до добра доводила? Ни у кого нет прав других людей судить.