Должок кровью красен
Шрифт:
Достал наглоглазый кейс с золочеными замочками, с собой принесенный, крутанул наборные циферки кода. Бумаги на стол положил.
– Так, распишись здесь, здесь и еще вот здесь… И тут, на последней странице. Собственноручно: «Претензий не имею. Щедрин В. З.»
Расписался Василий Захарович, даже не читая. А собеседник, документы сложив, из-за стола поднялся и бросил напоседок:
– Короче, так: на сборы – два дня. Не уложишься – вместе с домом под бульдозер пойдешь. Дошло до тебя, старый мудила?
10
Гудит
Прямо-таки ходуном ходит. Накурено в Катиной комнате – хоть топор вешай. А шуму-то, шуму – что в винно-водочном, когда поутряни дешевое бухло отпускают!
Алик Козлов, сосед-музыкант интеллигентный, за изнасилование малолетки полный срок отмотавший, меха аккордеона растягивает, русские народные песни орет. А вот Валера Баклажан, алкаш из пивнухи, от песен этих так рассентиментальничался, что даже сдержать себя не может. Мужики какие-то серые спорят ожесточенно, матерно, того и глядишь, в морды друг другу вцепятся. Шалавы малолетние сигаретным пеплом под стол сыплют.
Кто-то приходит в дом не здороваясь. Кто-то уходит не прощаясь. Никто на пришедших-ушедших внимание не обращает.
Потому как сегодня – праздник души хозяина дома. Гуляет Михеев Коля. Всем рад, всем наливает, со всеми пьет…
Тут, конечно, спросить уместно: а по какому поводу праздник? А ни по какому. Просто так, без повода. Появились у Коли деньги, вот и устроил он гульбище, какого душа его просит. Что, повод для этого нужен? Была бы причина с головой в загул броситься, как в омут бездонный!
А откуда у Коли деньги-то? Он ведь, блатной романтик, из принципа не работает, даже бутылки по скверам не собирает…
Да неужели не ясно откуда? Да у Кати забрал. Те самые Иваном отданные и ею на огуречной грядке «найденные».
Сидит Михеев во главе стола, подбоченясь, ковыряет ложкой остывшую манную кашу да на гостей гордо поглядывает.
А Катя Ефимова с сыном малолетним с самого начала пьянки во дворе, во времянке сидит. Тихо-тихо сидит, аки мышь в подполье. Но ей с сыном маленьким и здесь хорошо.
Табачищем не разит, водяра рекой не льется, да и слов матерных никто не произносит. Конечно, надо бы ей возмутиться, надо бы алкашей из дому выгнать, да только как подумает Катюша о том, что дома теперь творится, так руки у нее и опускаются. Идти, скандалить, ханыг метлой поганой гнать… А Коля потом ей такой концерт закатит, что мало не покажется! Дом-то, если честно, действительно не ее. По дурости когда-то на Михеева переписала.
Но, если честно, не поэтому не идет Катя с гостями разбираться. Точнее, не только поэтому. Понимает она, что все сегодня происходящее – вроде как в наказание ей. За то, что на деньги, пусть найденные, но все-таки не свои, прельстилась. За то, что чужой потере невольно обрадовалась.
Потере, которая кому-то слезами обернулась.
Такая вот она честная, Катюша. Потому, наверное, и несчастная…
11
Бегут голубые вагоны меж вечерних полей. Стучат голубые вагоны на рельсовых стыках, качаются: тук-тук, тук-тук… Но от звука этого на душе Ивановой ни спокойствия, ни радости.
С тяжелым сердцем возвращается он в город из Покровского.
И причин тому предостаточно…
Нет Николая Николаевича в живых. Три года, оказывается, как помер. Это Зарубин от его племянника Миши узнал, который теперь в доме Карелина живет. Выслушал Иван племяша прямо на крылечке (тот почему-то гостя в дом пригласить не догадался), помолчал и на вопрос хозяина – кем, мол, вы ему приходитесь – прямо ответил: должником. И объяснил вкратце почему и за что. И конвертик племяннику протянул.
Взял Миша конвертик, раскрыл – глазам своим не верит.
Пересчитал купюры. На свет посмотрел. Пальцем потер. Зажмурился. Затем вновь глаза открыл.
…Ох, и не хочется же теперь, в электричке вечерней, Зарубину о беседе с племянником покойного дяди Коли вспоминать!
Спустя пятнадцать минут беседы понял Иван, кто перед ним: козел голимый, не в обиду Николай Николаевичу сказано. О дяде покойном – ни слова, ни полслова. Будто и не жил он на белом свете. Спросил было Зарубин, на каком кладбище батин друг похоронен, а Карелин-младший лишь отмахнулся: мол, как помер дядька, так ни разу у него на могиле и не был.
– Даже, наверное, и не найду ее теперь, – признается.
И, неприязненный взгляд гостя поймав, тут же оправдание выдвинул: да что мы все о мертвых да о мертвых? О живых думать надо… Не о прошлом, а о будущем!
И еще через полчаса поделился, как он себе это самое будущее представляет в контексте внезапного обогащения. А заодно – и в контексте профессии: Миша, оказывается, когда-то в институте на искусствоведа-реставратора учился! На жизнь и поныне реставраторством зарабатывает: антиквариат по мелочовке скупает, в божеский вид приводит да коллекционерам и продает.
А деньги ему вот для чего надобны: живет, мол, в соседнем селе попадья, вдова уважаемого священника-старообрядца. Есть у нее две фамильные иконы – восемнадцатый век, ветковская школа. Не хватает старухе на пропитание, вот и решила она иконы продать.
Решить-то решила, да цены настоящей им не знает. А стоят они минимум в десять раз больше, если крутым фирмачам в Москве загнать.
– Ты, конечно, сам вправе решать, как деньгами распорядиться, потому что наследник единственный покойного дяди Коли. Но попомни мои слова: ох, и икнется же тебе когда-нибудь этот бизнес! – терпеливо хозяина выслушав, резюмировал Зарубин и пошел прочь.