Дом аптекаря

Мэтьюс Эдриан

Рут как будто погрузилась в виртуальный мир старого снимка.

Юная Бэгз была совсем не похожа на себя нынешнюю. Ее и Бэгз-то назвать бы язык не повернулся — Лидия, и никак иначе. Красивые длинные, до плеч, волосы, полные губы, широкие бедра. Да, в чертах лица проскальзывала резкость, которая полвека спустя обострилась до суровой строгости, но тогда резкость выдавала скорее остроту ума и здоровую физическую реактивность. Настоящая песнь юности и здоровья, гордо опирающаяся на руку брата.

И он был ей под стать — видный, как говорили

тогда, мужчина, даже несмотря на напомаженные по моде волосы: высокий джентльмен, потенциальный идол молодежных вечеринок, дамский угодник. Убрать несколько десятилетий циничного постмодернизма, и она сама могла бы увлечься таким парнем. Прощайте, жестокие панки, апаши и прочие антигерои сегодняшнего дня. Невинность и родовитость — то, что было в брате и сестре и их родителях — давно ушли из этого мира.

— Маленькая, но хорошая, чистая, — сказала Рут. — Есть с чего начать.

— Начать?

— Я думала о вашем заявлении. Жаль, что вы послали фотокопию.

— А что надо было сделать?

Рут пожала плечами:

— Лазерную копию. И конечно, увеличить. Чтобы рассмотреть детали картины. Подкрепить вашу позицию.

— Я в этом ничего не понимаю. Правда ничего, — жалобно пробормотала Бэгз. — Все официальное, административное меня пугает. Вот если бы мне помог кто-нибудь молодой и интеллигентный.

Рут знала, что будет дальше.

Но того, чего она опасалась, не последовало, и это уже само по себе о многом говорило. Бэгз, даже в своем нынешнем незавидном состоянии, сохранила чувство такта. А может быть, поправила себя Рут, просто оказалась хитрее.

— Думаю, я могла бы вам помочь. — А вот Рут проявила мягкость. — Мне это не положено, но я сделаю. При условии, что вы доверите мне оригинал фотографии. Потом вы сами отправите копию по почте. А там уже посмотрим, что можно сделать.

— Вы так добры! Я должна вернуть картину, понимаете? Возьму ее с собой в Питсбург.

— Позвольте спросить, почему именно Питсбург? У вас там родственники?

Старуха решительно покачала головой:

— Нет, конечно, нет. Никаких родственников не осталось. Папа бывал иногда в Питсбурге. По делам. Рассказывал об океане и пальмах на берегу. Говорил, что это место для нас. Вот куда нам всем надо было уехать. В другой жизни. В другом мире. — Она снова замолчала, с грустью вглядываясь в несбывшуюся мечту.

Рут подумала, что чего-то не понимает. Вообще-то география не была ее любимым предметом, но тем не менее она могла бы поклясться, что Питсбург ближе к Пенсильвании, чем к Атлантическому океану. А что касается пальм, то в климате тех широт могли выжить, пожалуй, разве что какие-нибудь пластиковые разновидности, надежно защищенные от губительного воздействия окружающей среды. И… стоп, а разве не в Питсбург отправлялись немецкие эмигранты? Если да, то места там просто кишат представителями второго и третьего поколений Отто и Гансов в высоких ботфортах и с потаенными мечтами о тысячелетнем рейхе. Не самое лучшее место для старушки Лидии.

Между

тем Бэгз заметно разволновалась. Она выглянула из тьмы своих внутренних проблем, и их глаза встретились.

— Сейчас я даже не уверена, что правильно заполнила формы. Если бы я не была такая рассеянная!

— Не беспокойтесь. В Государственном музее я все оформлю как надо. Но я буду признательна, если вы не станете упоминать о том, что мы с вами знакомы. У меня из-за этого могут быть проблемы.

— Конечно, дорогуша. Можете на меня положиться.

— Ваше дело надо представить в лучшем виде. И мы это сделаем.

— Я думала… Может быть, помогли бы письма, но я, должно быть, положила их куда-то. Смотрела, искала, но так и не нашла. Хотя все обыскала.

— А что это за письма?

— Письма ван дер Хейдена, художника. Разве я не рассказывала? Ох, какая же глупая! Видите ли, они тоже лежали в той папиной коробочке. Письма, которые он писал кому-то, какому-то важному деятелю того времени. Когда этот деятель умер, его семья вернула нам письма. Сама я их не читала, но Хендрик говорил о них постоянно. И Сандер тоже. Называл их нашим маленьким сокровищем.

— Они нигде не публиковались?

— Нет-нет, никогда и нигде. Его личные письма. Написанные им собственноручно. Куда подевались — для меня полная загадка.

— Хорошо, вы поищете их еще раз, ладно? Все, так или иначе связанное с картиной, может укрепить вашу позицию, а уж письма самого художника — ну, это просто подарок. Вы давно их искали?

— В последние двадцать лет вряд ли. Была слишком занята, дорогуша.

— Постарайтесь вспомнить или найдите кого-нибудь, кто вам поможет. Это очень важно. Это то, что может склонить чашу весов в вашу пользу. Было бы неплохо связаться с кем-то из администрации коллекции. Понимаете, при наличии двух соперничающих претендентов…

— Двух претендентов? — Бэгз прижала ладони к щекам. Голос ее дрогнул от нескрываемого огорчения. — Нет, не может быть! Не говорите так! Что вы имеете в виду, дорогуша?

Рут мысленно дала себе пинка. Надо же было такое ляпнуть!

Однако сказанного не воротишь.

— Вообще-то я и сама ничего толком не знаю. В том смысле, что документов не видела. Но в деле есть третья сторона, еще один претендент. Насколько я помню, ваш конкурент некто по фамилии Скиль. Извините, но так уж получилось. Он утверждает, что картина принадлежит ему.

— Он, — прошептала после секундной паузы Лидия, — был хранителем.

Рут ахнула.

Она ожидала взрыва эмоций, но старуха молчала, как будто думала о чем-то. Состояние задумчивости растянулось секунд на тридцать. Потом она медленно подалась вперед, начала сползать с кресла и упала на колени.

— Господи… — прошептала Рут.

Видеть такое ей уже приходилось…

Опустившись на колени, она наклонилась и заглянула старухе в глаза:

— Лидия? Лидия… скажите что-нибудь… Черт бы вас побрал!