Дом без ключа. Книга 2
Шрифт:
— Экселенц остановится в Сен-Дени?
— Нет.
— Прикажет сопровождать его?
— Тоже нет, Юстус. Не ходите вокруг да около. Через четверть часа мы с Зеппль улетаем. Вы что, не заметили самолет? Он рядом, в поле.
Адмирал тихо посмеивается, а Зеппль возится у него на коленях, пытаясь укусить себя за хвост.
— Да, Юстус, через четверть часа. Их как раз хватит, чтобы дать вам два полезных совета.
— Я весь внимание, экселенц!
— Так вот. Первый: наладьте отношения с Ройнике, когда он приедет в Париж. Это может случиться завтра,
— Если экселенц позволит... Что произошло?
— Русские опять радируют из Парижа. Еще вопросы?
— Да, экселенц!.. Откуда СД знает о рациях? Пеленгаторы принадлежат нам, я сам читаю суточные сводки, и в них нет ни слова о перехвате.
— Что вы имеете в виду? 621-ю радиороту?
— И прочую технику Шустера.
— Капитан Шустер здесь ни при чем. Рации запеленгованы.
Кднарис умолкает, поглаживав таксу, рука в серой перчатке осторожно скользит вдоль шерсти, сопровождаемая легким треском. Бергеру становится грустно. В его неуютной жизни вот уже несколько лет нет места даже для собаки.
— Поезжайте в Кранц,— говорит Канарис и переносит руку со спины таксы на колено Бергера.— Приказ о новом сформировании штаба Рейнике в Париже придет не позднее завтрашнего вечера. К этому сроку вам надо знать все подробности, все детали, каждую мелочь...
— Да, экселенц!
— Прощайте, полковник Бергер! Хайль Гитлер!
В «хорьхе» молчаливый водитель возвращает Бергеру пистолет и, услышав короткое: «В Кранц!» — включает скорость.
За Леоном Бергер перелезает на заднее сиденье; укрывается пиджаком и старается задремать. Впереди длинная ночь, а ему по опыту известно, что ночью да еще в дороге редко удается придумать что-нибудь стоящее.
В Кранц они приезжают на заре, и Бергер, не дослушав рапорта начальника поста, торопится пройти в кабинет.
— Хорошо, капитан. Вам известно, зачем я здесь?
— Мне звонили из Берлина.
Кабинет — стеклянная будка на антресолях огромного зала. Прозрачный куб, позволяющий увидеть длинные ряды столов и операторов, приникших к аппаратуре. Головы склонены к таблицам; левые руки — на верньерах, в правых — карандаши.
Не предлагая начальнику поста присесть, Бергер листает бумаги. Их немного. Первая передача из Парижа перехвачена позавчера, и позавчера же, в 21.10, отмечено появление еще двух раций. Прием, известный Бергеру по делу «Эпок».
— Удалось расшифровать?
— Прошу прощения... Телеграммы очень коротки, и, позволю заметить, криптографам еще предстоит помучиться с ними.
— Понимаю.— говорит Бергер и с досадой захлопывает папку.— Подготовьте копии, я заберу их с собой.
Ничего существенного! Не установлен принцип шифрования. Ясно лишь, что новая группа работает по тому же методу, которым пользовались а свое время люди Леграна...
С копиями радиограмм Бергер спускается в зал. Начальник поста, отстав на полшага, следует за ним.
—
— Ефрейтор Мильман. Стенд семнадцать.
Начальник говорит полушепотом, почти касаясь губами уха Бергера.
— После смены передайте ему, что он получит награду. Я пошлю представление в Берлин.
— Да, господин полковник! Но боюсь, что представление будет отклонено. Он недавно у нас... Какая-то история с девкой в Париже. Хороший специалист, но откомандирован из 621-й радиороты за безнравственность.
Бергер напрягает память: Мильман... Мильман... Нет, фамилия ему неизвестна.
— Еще что?
— Больше ничего. Первоклассный оператор и служит без замечаний.
Бергер издали бросает взгляд в сторону семнадцатого стенда... Мильман... Почему бы и нет? В 621-й радиороте у Бергера нет своего человека, а этот ефрейтор, нащупавший парижские рации, может оказать услуги. Сейчас он должен быть зол на тех, кто запер его в Кранце на казарменном положении...
— Снимите его с дежурства!
Начальник поста достает полевую книжку.
— Что-нибудь не так? Я должен записать.
— Запишите, что я забираю его с собой. Сейчас же. Подготовьте приказ и проездные документы.
Приятно быть сильным и творить добро. Бергер думает об этом и еще о желтом зайце, купленном для Эмми.
S. Август, 1943. Париж, Орпи — Булонский лес.
Для Рейнике ночь давно уже превратилась в день, а вечер ничем не отличается от утра. Поэтому бригадефюрер более или менее бодр, когда под утро прилетает в Орли. Ночные рейсы самолетов «Люфтганзы» строжайше запрещены, но правило не действует, если пассажирами являются чины гестапо. Начальник Управления IV обергруппенфюрер Мюллер не стал долго уговаривать дежурного по министерству авиации, сказал только: «После приземления в Париже информируйте мою канцелярию!»— и повесил трубку.
В Орли Рейнике задерживается. Охрана аэродрома по учебной тревоге отрабатывает отражение авиации противника, и полковник — комендант базы отказывается выпустить бригадефюрера из штабного бункера.
Приходится сидеть и ждать, а ждать Рейнике не любит. Из бункера он звонит Бергеру в «Лютецию», но полковника там нет. Нет в штабе абвера и командира радиороты капитана Шустера. Дежурный пробует отыскать обоих на улице Курсель, где квартирует 621-я радиорота, однако через несколько минут выясняется, что оба они — в Булонском лесу.
— Я скоро буду,— говорит Рейнике дежурному.— Предупредите господ об этом и пригласите ко мне. Но не вместе. Первым — полковника Бергера.
«Интересно, как воспримет Бергер мой сюрприз?»—думает Рейнике час спустя, сидя в машине. Эта же мысль занимает его и тогда, когда он поднимается по лестнице штабного особняка в Булонском лесу.
В кабинете чисто и прохладно. Шторы задернуты. Рейнике мельком оглядывает стол — по инструкции на нем не должно быть ни клочка бумаги.
— С прибытием, бригадефюрер!