Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца
Шрифт:
Герцог Гоэллон не сдвинулся с места - так и стоял со свитком в руке, в упор глядя на королеву, и ей пришлось самой справиться со слезами. Следом за ними пришли жаркий стыд и злость.
Королева оправила ворот платья, запахнула его поплотнее, хоть и знала, что, стоит его отпустить, как вновь распахнется, обнажая тонкое кружево нижнего. Пусть, пожалуй. Нежная кремовая пена, обхватывавшая шею и плечи, делала ее моложе.
Вдох, еще вдох, выдох. Чуть наклонить голову.
– Господин герцог! Я прошу вас как королева. Как женщина.
– Оставьте эти слова для Золотой приемной, - кривая усмешка.
– Здесь нас некому слушать, ваше величество, а потому вы можете не трудиться. О чем вы думали, когда позволяли этому... этому!..
– все-таки он живой, а не мраморный! Грамота в крупной ладони дрожала.
– Совершиться этому безумию! Вы обрекли на смерть невинного младенца. Ради чего?
– Я боялась гнева моего супруга, - с достоинством ответила Астрид, опуская глаза.
– Что же, вы думали, что годы спустя его гнев будет меньше?
– Мне было семнадцать лет...
– Как будто этим можно что-то объяснить, как будто это хоть что-то меняет; но, когда он вот так хлещет тебя вопросами, словно нашкодившую собаку кнутом, хочется оправдываться, - пусть даже глупо, пошло, неразумно, - лишь бы не молчать...
– Вы знаете, как умирают короли-самозванцы?
Как тихо в саду... кажется, этот вопрос слышен на мили вокруг. Живая изгородь из жимолости не годится, чтоб на нее падать, но коли подкашиваются ноги, уже не до выбора...
И свеча упала...
– Простите, моя королева.
– Руки у него тоже горячие, пальцы впиваются в виски, возвращая разум, разгоняя теплую липкую тьму, что залила глаза.
– Я был слишком потрясен открывшимся мне.
Лежать бы так вечность, не размыкая век... На упругой траве в весеннем саду, и пусть эта ночь длится бесконечно, пусть никогда не приходит утро. Утро злое, утро подлое - плещет в окно ярким светом, подсовывает зеркала, чужие глаза, сотни обязанностей, тысячи вопросов, необходимость держать спину и как-то жить с тем, что получилось из страха семнадцатилетней королевы, из глупости и надежды ускользнуть от нестерпимого гнева нелюбимого супруга-короля...
И еще из страха оказаться ненужной вещью, поношенным платьем, которое скидывают с плеч и забывают навсегда.
– Моя королева, почему вы обратились ко мне? Не к брату, не к остальным?
– У него голос как утро. Голос как утро, а руки как ночь...
– Астрид! Проклятье... Поднимайтесь! Вот так-то лучше. Обопритесь на мою руку, давайте пройдемся. Вам нравится жасмин?
Жасмин? При чем тут жасмин? О чем он спрашивает?..
Ветка с крупными белыми цветами - перед самым лицом, благоуханная, бессмысленная, но лучше уж вертеть ее в пальцах и щекотать себе нос лепестками, чем впиваться ногтями в ладонь. Другая рука поймана в ловушку, зажата между локтем и его кафтаном. Ноги ступают, словно сами собой. Шаг, еще шаг...
"Рыцарь держит даму за левую руку. Четыре шага. Рыцарь берет даму за правую руку и пара совершает
– Мне больше не к кому обратиться. Ни брат, ни барон Литто - никто...
– спину, спину!
– Никто не выполнит мою волю.
– Волю...
– герцог Гоэллон покачал головой.
– Моя королева, это называется иначе: расхлебать то, что вы заварили. Не удивляюсь, что вы не предлагаете это варево никому, кроме меня.
– Вы слишком дерзки, герцог!
– Я всего лишь честен. Дерзок я был бы, отказавшись выполнить просьбу королевы. Но вы хотите, чтобы я защитил права вашего сына. Как? Мне убить другого вашего сына?
– ломается в гримасе отвращения строгая линия рта.
"Ты вдруг стал щепетилен? Ты, убивший родных брата и сестру? Разумеется, никто не захочет марать руки без всякой выгоды. Но что же тебе посулить взамен? Сколько ты стоишь, разборчивый убийца?"
– У меня только один сын.
– Изумительно, моя королева! Мальчик зовет вас матерью. Разве он виноват в том, что вы обошлись с ним, как капризная девочка с котенком? Сначала завели, а потом забыли?
– Я хотела... я...
– Хотели сравняться с Амели Алларэ?
– Герцог, вы забываетесь! Ваша дерзость переходит все границы!
– Еще раз напоминаю вам, что мы не на балу. Да и считать меня наемным убийцей на службе королевской династии - не меньшая дерзость.
"Рыцарь и дама замирают лицом друг к другу".
Верхнее платье - тяжелое, отделанное мехом, - показалось тонким, легче самой прозрачной кисеи. Вдруг пришло на ум, что северный ветер в столице называют эллонским. Взгляд эллонского герцога был холоднее, чем ветер с его земель. Он срывал одежду, оставлял ее нагой, униженной и бессильной, словно на Суде Сотворивших.
Но герцог не отказался. Все же не отказался.
– Кто мог прислать вам этот список с исповеди?
– Не знаю...
– В самом деле?
– смотрит сверху вниз, пристально - и взгляд забирается под платье, под ребра; кажется, что читает в сердце. Не кажется даже, так и есть. Колдун, ведьмак. Сумеречник.
И что ему ответить? Правду он увидит сам: нет, не знает, знать не может; нашла футляр на своем столике для вышивания, распечатала при фрейлинах, думая, что очередная глупость: напыщенное, по письмовнику написанное послание от какого-нибудь юного пажа или придворного дурня, решившего лестью и славословием взыскать милость королевы.
Распечатала, срывая печати без родовых знаков - и обомлела от прочитанного.
– Я выполню вашу просьбу, моя королева. С одним лишь условием...
– Вы смеете ставить мне условия?
– Посмели же вы просить меня о смерти десятилетнего ребенка! Моя королева, будем говорить начистоту. Вы отдали в мои руки собственный смертный приговор...
Дура, какая же дура - довериться ему! Ему, прозванному Пауком, убийце, интригану, отравителю...
...но ведь именно такой тебе был нужен?