Дом дураков
Шрифт:
Я серьезно кивнул. Единый снова щелкнул пальцами. Некромант исчез. На траве остались отчетливые отпечатки ножек кресла.
– Ладно, ты действительно все знаешь и хочешь, чтобы я открыл Врата. Два вопроса: зачем это нужно тебе и зачем это нужно мне?
"И о каких, Шат тебя забери, Вратах мы вообще говорим?"
– Это нужно нам, - Единый выделил последнее слово.
– Всем нам. Мир умирает.
– Он опустился на край обрыва.
– Ты и сам это знаешь. Мы живем, будто под стеклянным колпаком. Даже боги, которых смертные наивно считают всесильными - всего лишь облачко пара под сводами этого колпака. Всякий может стать богом. Может научиться всем этим...
– он обвел рукой окружавший нас ландшафт, - ...этим фокусам. Чем какой-нибудь начинающий бог отличается от уличного факира? Что толку в могуществе, если таких, как ты - сотни? Тысячи?
– Он всплеснул руками.
– Я пытался пересечь пустыню, надеялся переплыть океан, но не смог. Боги привязаны к смертным, а смертные так слабы...
Он умолк. Единый смотрел на меня, и в глазах его было столько боли, сколько бывает, наверное, только в глазах богов. Истинных богов, принявших на себя долг заботы о людях. Я убрал бокал с вином и выпрямился в кресле. Воистину, нет ничего опаснее благих намерений. Поднялся на ноги и оглядел груды тел, лежащих внизу. Результат тоже, своего рода, благих намерений.
– Я не могу. Не могу открыть Врата.
Он тяжело, со всхлипом, вздохнул.
– Тогда я все это закончу.
– Его голос задрожал.
– Прекращу эту агонию. Если ты не откроешь Врата, и если Творцу... если он не вернется исправить то, что здесь натворил... Моих сил хватит, чтобы Смерть воцарилась от пустыни до океана.
– Ты не понимаешь, - Я обернулся к нему.
– Я не могу их открыть. Не могу, потому что никаких Врат попросту не существует. И Творец не вернется, чтобы ты не делал.
– Что ж, значит, все обратится в прах. Но у нас еще будет время все обсудить, так что ты, возможно, передумаешь.
– Я понимаю, что не смогу тебя убедить, но все же... Что вам всем до меня? Я всего лишь одно из тех магических существ, что спрятались среди людей. Даже если ты зальешь моей кровью все вокруг, результата не будет. Творец создал этот мир и исчез. Он ушел или умер - неважно. Он сделал все, что мог и дальше нам самим придется барахтаться. Глупо обвинять его в нашей слабости. Ты считаешь, что я ключ, но у тебя нет замка, нет даже двери.
– Вот тут ты ошибаешься.
– Единый подошел ко мне вплотную и я разглядел темные пятна на его лице.
– Дверь есть. И ты мне ее откроешь.
– Ладно, - я развел руками.
– Тебя мне не переубедить. Делай, что должно. Подведи меня к двери, покажи замок и скажи, что делать. Только поторопись. Это твое тело скоро осыпется, будто трухлявый мешок, а меня и вовсе вот-вот прибьют.
– Не прибьют, там уже мои люди. До встречи в Темгорале!
Я вернулся в тело настолько быстро, что физически ощутил ребрами и локтем удар о деревянное дно повозки. Попытки пошевелиться ни к чему особо не привели: руки и ноги были связаны, ящик, в котором я находился, был узким, будто гроб, а сверху меня забросали шкурами. Изрядно поворочавшись, я сумел ухватиться за край ящика и выглянуть наружу. Моя импровизированная постель стояла в центре широких саней, больше напоминавших передвижной блиндаж. Восьмерка рыцарских коней без видимого усилия тащила бревенчатое сооружение через какое-то поле. Рыцари Золотой Сотни. Шесть всадников ехали рядом, еще четверка рыл пристально следила за мной из углов саней. Арбалеты, лежавшие на коленях, были взведены и нацелены на ящик. Я предпочел лечь на дно и не дергаться.
Не могу сказать, что со мной плохо обращались. Меня кормили, поили и всячески заботились о моем удобстве. Можно заботиться о пленнике, если уверен, что тот никуда не сбежит. Знали они о моей магической недееспособности или нет, но мой уютный ящик был обит не только шкурами изнутри, но и амулетами блокировки снаружи. На ночь меня накрывали решеткой, днем позволяли сидеть в ящике, но арбалеты не разряжались. Я не пытался заговорить с рыцарями, поскольку не был уверен, что не получу прикладом арбалета в зубы, а голова мне могла еще пригодиться. Не то, чтобы я строил планы побега. Если только в качестве зарядки для ума. Пока я решил доехать с этими милыми людьми до столицы Теморана, а там уже придумать что-то более убедительное, чем забег по снегу в одних штанах.
Куда больше меня занимали открывавшиеся из ящика виды. Упряжка, запряженная рыцарскими конями, позволяла передвигаться по снегу, не разбирая дороги, но все же иногда мы проезжали мимо
Пару раз я пытался обратиться к Лоте, но то ли какой-то из амулетов, украшавших мой гроб, не пускал ее, то ли она сама не жаждала проявляться на территории Единого, но я так и оставался без собеседника до самого Темгорала.
Столица встретила нас тоскливым молчанием. Город, обычно угрюмый, но шумный, теперь и вовсе превратился в кладбище. Решетку на этот раз не убрали, так что я видел только верхние этажи домов, но гробовая тишина, запах гари и гниющего мяса сказали мне не меньше, чем сказали бы глаза: в Темгорал пришла чума. Трагедия, разыгравшаяся в деревне Лоты, повторилась здесь. Я до звона в ушах вслушивался, пытаясь уловить любой звук, свидетельствовавший о том, что в городе остался еще хоть кто-то живой, но услышал только, как полозья саней заскребли по камню и сани остановились. Из-за края ящика я мог видеть верхушку шпиля ратуши: до храма Единого оставалось всего с десяток кварталов.
На этот раз мне соизволили выдать сапоги, но заковали в такие неподъемные кандалы, что самостоятельно идти я все равно не смог: два рыцаря волокли меня по улицам, будто мешок. Город был мертв, грязен, страшен. За пределами Темгорала еще царила зима, а здесь, хоть мороз ощутимо щипал голое тело, снег уже вовсю таял. Стало ясно, почему лошадей пришлось оставить у саней: запах гниющего мяса усилился. Самое время было помолиться. Не верилось, что Лота или Морок оставят меня вот так. С трудом переставляя ноги, я пытался расслышать хоть что-то, кроме звяканья своих цепей, но тревогу первым поднял один из рыцарей. Все замерли и прислушались. От перекрестка, где мы оставили сани, доносился неясный шум, и он приближался. Угол доходного дома, будто нос баржи, перегораживал улицу, так что мы не могли видеть источник шума, но у меня на шее ощутимо шевелились волоски - этот звук напоминал шорох прибрежной волны. Когда из-за угла дома выметнулась мелкая собачонка, каких носят на руках богатые айнэ, я едва не захохотал в голос. Собачонка летела в перед, бантик у нее на макушке развевался на ветру. Поддерживающий меня сотник хмыкнул и даже открыл рот, чтобы как-то прокомментировать это зрелище, но тут собачонка остановилась, присела и взвыла не хуже волка.
Они неслись молча, единой лавиной. Должно быть, здесь были собаки не только со всего Темгорала, но и с округи. Большие и маленькие, породистые и дворняги - им не нужно было бы кусать и рвать. Нас бы просто убило этой волной. Мои конвоиры приготовились, похоже, встретить стаю в мечи, но мне стало не до того. Я забыл о Едином, конце света, морозе и кандалах. Дернувшись, будто лиса из капкана, я вывернулся из рук рыцарей, даже не удивившись тому, как осыпались сковывавшие меня цепи. Оскальзываясь, падая, раня ладони об острый, как битое стекло, талый снег, я бежал, не разбирая дороги, не думая, куда я вообще бегу. Будь у меня в тот момент хоть капля рассудка, я забежал бы в какой-нибудь дом, забаррикадировался там, но меня несло вперед, будто полоумную корову.
Я понял, что бегу куда-то не туда, только когда ноги вынесли меня на широкую площадь перед Главным Храмом Единого. В ошеломлении я встал, будто вкопанный, посреди площади, но правая нога поехала по льду вперед и я рухнул навзничь за секунду до громогласного:
– Пли!
"Вечереет" - безучастно подумал я, рассматривая росчерки горящих стрел и разводы от заклинаний, ясно видневшиеся на темном небе. Вся эта иллюминация двигалась влево. Там громыхнуло, небо стало чуть светлее, и на его фоне так же отчетливо стал виден летящий вправо сапог с торчащей из него ногой. Провожая его взглядом, я повернул голову и обнаружил примерно в ста шагах от себя строй лучников. Помянув Шата, посмотрел в противоположном направлении и увидел точно такой же строй, разве только слегка поредевший.