Дом-фантом в приданое
Шрифт:
В институте, где он служил младшим научным сотрудником, к нему никто не приставал с работой, зато исправно платили зарплату — сто пятьдесят «зеленых», в переводе на североамериканские деньги. Этого было удручающе мало, да и вовсе не в сто пятьдесят долларов он оценивал свой талант, а потому бешено завидовал — Аркадьевой, которая хохотала с телевизионного экрана, и еще американцу, который написал какую-то ерунду про да Винчи, и еще тому, и еще этому!
Конечно, он не стал переделывать роман! Чего доброго, испортишь шедевр, с которого начнется новая веха в истории русской
Конечно, он засел за следующий, и с этим следующим стали происходить мистические и странные вещи, недаром и этот роман он писал хорошо отточенным карандашом — высшая энергия передавалась отлично!
Жорж понял, что дело нечисто, когда в подъезде приглушенно грохнуло, и, выскочив из квартиры, он увидел бегущих людей, а потом то, что осталось от его соседа по площадке.
Ничего. Бурое месиво, прикрытое простыней.
Этот сосед, дядя Гоша, как-то заглянув на огонек, предложил Жоржу Дансу работу. Очень простую, сказал дядя Гоша, но заплатят за нее хорошо.
Жорж не хотел никакой работы. Он писал роман и истово завидовал тем, кто за всякую дребедень гребет миллионы, а ему в этом гребаном институте платят гребаные сто пятьдесят баксов, да еще требуют, чтобы он три раза в неделю приходил на работу!
Ничего не надо делать, сказал дядя Гоша. Только доехать до станции метро «Кантемировская» и передать сверток.
Жорж хмуро возразил, что он-де не курьер и ничего такого делать не станет.
Тогда дядя Гоша выхватил из кармана клетчатой пролетарской рубахи новенькую, как-то по-особенному щелкнувшую бумажку и лихо положил ее поверх нового Жениного романа.
— Бери, бери, — сказал сосед добродушно. — Тебе, сынок, пригодятся. Пригодятся, верно?
Жорж взял бумажку и повертел ее так и сяк. Потом посмотрел на нее в лупу.
Он читал, что у каждого писателя на столе должна быть лупа для того, чтобы разбирать старинные манускрипты. Он никаких таких манускриптов в глаза не видал, но лупу завел, купил у запущенного старика, продававшего ветошь на углу, возле метро «Китай-город».
Из лупы выпятился глаз какого-то из американских президентов, потом его же галстук, а потом цифра 100. О том, что должно, а чего не должно быть на дензнаках, Женя был не слишком осведомлен.
Бумажка производила впечатление вполне настоящей. Только вот откуда она могла взяться у дяди Гоши?!
— Не сомневайся ты, недоверчивая душа! — засмеялся слесарь с завода «Серп и Молот». — Ногу мне ломит, сил нет, сам бы поехал, ей-богу!
— А что, что передать-то? — спросил Женя, не отрывая глаз от бумажки. — И кому?
— Это, милый ты мой, я тебе все враз объясню. Ну что? Берешься или нет?
Женя взялся. От дяди Гоши он получил всего-навсего беленький пакетик, похоже, завернутый в несколько слоев бумаги. Он поковырял его пальцем, понюхал и даже взвесил на ладони.
Ничего особенного. Внутри не тикало, не звенело, не гремело и не шуршало. На деньги тоже не похоже, что-то твердое там было.
Дядя Гоша Племянников некоторое время терпеливо и настойчиво наставлял его, что именно должен сказать человек, который к нему подойдет, и как
— Да что за секретность такая? — возмутился Жорж Данс, которому надоели инструкции настырного Племянникова, да он все равно ничего не запомнил. — Ты что, шпион, дядя Гоша?
— Сам шпион! — обиделся слесарь завода «Серп и Молот». — А ты делай, что велено! За то тебе и деньги плачены!
Конечно, вершителю судеб русской литературы тут и насторожиться бы — деньги действительно «плачены» большие, и как-то совсем непонятно за что, но он не насторожился. Денег хотелось больше, чем думать о том, за что их дают.
Да и работа оказалась ну такой простой, что проще и придумать невозможно. На станции метро «Кантемировская» он проскучал всего минут пять, стоя у последнего вагона из центра, разглядывал народ, который валил от поездов в обе стороны платформы. Народ был «окраинный», самый разнообразный — тетки в китайских пуховиках, юные красотки на тоненьких каблучках и в мини-юбочках, хотя мороз был страшенный, парни в кожаных куртках, мужики в дубленках и высоких меховых шапках, как у годуновских бояр, дети с рюкзаками, подростки с неизменными пивными бутылками.
Зимой и летом одним цветом, что это такое? Правильно, пиво!..
Потом Жорж Данс навострился было порассуждать о том, как в черной пасти тоннеля пропадают и возникают ревущие чудовища с желтыми циклопическими глазами — все писатели только об этом и думают в метро! — но тут к нему подвалил парень в шапке с ушами торчком. Он активно жевал жвачку, работал челюстями.
— Здорово, — сказал он невнятно, — ты не меня ждешь?
Оказалось, что Жорж ждет именно его.
Получив привет от дяди Гоши, парень забрал у Данса пакет и канул в толпу, будто его и не было, не посмотрел, не проверил ничего, не развернул, на что Жорж втайне надеялся.
После этого будущий классик русской литературы еще несколько раз возил пакеты в разные районы Москвы и за каждую «ездку» получал по бумажке, которая приводила его в восторг.
Он любил эти бумажки, один их вид вызывал у него восторг.
Только он совсем не умел их тратить. Дополнительная сотня, почти в два раза увеличивавшая его прожиточный минимум, исчезала неизвестно куда, словно в воздухе растворялась. И ведь ничего такого он не покупал! Только однажды в переходе на Пушкинской в палатке купил «вещь» — темные очки. Зачем ему очки, он и сам не знал хорошенько, но вид у него при этом стал еще более мужественный — длинные серые волосы, бородища, а над ней очки за сто долларов!..
Потом дядя Гоша перестал его посылать, а он уже привык!.. Перестал посылать, и заходить перестал, и сынком больше не называл. Пару раз Жорж Данс подкарауливал его у подъезда — он прогуливался там как раз в тот момент, когда дядя Гоша возвращался с работы, но тот проскакивал мимо, даже не останавливаясь.
Жорж обиделся.
А потом случилось это.
Он точно знал — все из-за романа, из-за книги, которая, видимо, затронула какие-то сокровенные тайны бытия.
Затронула и перевернула, иначе и быть не могло.