Дом-фантом в приданое
Шрифт:
— Господи, — выговорил Олимпиада. — Зачем?!
— Затем, что за деньги они могут согласиться на многое. За деньги, которые после их смерти получат их дети. А смерть неминуема что так, что эдак. Им нет смысла держаться за жизнь, они все равно умирают. И никто из тех, кто жив и здоров, не может понять до конца, что именно они чувствуют и думают, когда так медленно и мучительно умирают. А вербовальщики им говорят — вы умрете быстро и без мучений, и за очень большие деньги, которые обеспечат вашим детям безбедное будущее.
— Это не может служить им оправданием!
— А я никого и не оправдываю, — сказал Добровольский. — Я просто утверждаю, что мы не можем судить о том,
— Он не был одинокой женщиной с онкологией в последней стадии.
— Вот именно.
— А откуда ты знаешь о разведданных? Ты все-таки комбриг? Или комдив?
— Я заручился поддержкой ваших компетентных органов и просмотрел кое-какие материалы. Наспех, конечно, а я очень не люблю работать наспех! Я попросил… придержать расследование. Попросил несколько дней на то, чтобы разобраться самостоятельно. Конечно, никто не дал бы мне никаких официальных полномочий, да и времени у меня было в обрез, потому что слишком задерживать расследование такого громкого дела русская прокуратура ни за что не стала бы, но за меня просила генеральный прокурор Женевы, кроме того, у меня есть некоторые заслуги, в том числе и перед Россией. Мне казалось, что в одиночку будет быстрее и надежней разобраться. Так оно и вышло. ФСБ, начав разрабатывать дом и всех соседей, неизбежно спугнула бы Володю, который и так сильно нервничал. Он просто исчез бы, и никто и никогда его не нашел бы, а о том, что я веду… расследование внутри дома, — Добровольский улыбнулся, — он не знал, конечно. Потому и возвращался каждый день домой и даже сказал нам, что продает квартиру.
— Но ты же так переживал, что нас застукают! — сказала Олимпиада с отвращением. — Ты говорил, что не хочешь провести остаток дней в русской тюрьме, помнишь, в лаборатории слесаря?
— Я врал, — заявил Добровольский самодовольно. — Я не хотел, чтобы ты знала тоже. Я был уверен, что, как только узнаешь ты, узнает и Люся, и дальше информация начнет распространяться бесконтрольно и стихийно.
— То есть нас не могли схватить в квартире дяди Гоши и отволочь в тюрьму?
— Теоретически могли. Практически вряд ли.
— Только попробуй еще сказать, что у тебя был с собой мобильный и ты заставил меня лезть на крышу, только чтобы проверить, смогу ли я сдавать нормы ГТО!
— Мобильного не было, — признался Добровольский. — И я боялся, что преступник вернется с пистолетом, а мы в мышеловке, без света и оружия. Застрелить нас было бы просто, проще не придумаешь. Вот пистолета я на самом деле очень боялся. Больше всего в тот момент. Ты молодец, зачем тебе нормы ГТО, ты и так вылезла! Кстати, откуда ты знаешь про ГТО? Ты же еще маленькая! Это мы в школе сдавали, а ты не могла ничего такого сдавать!
— От бабушки, — огрызнулась Олимпиада. — Она сдавала. На золотой значок. И сдала! Она мне его даже показывала, и он до сих пор у меня лежит в шкатулке.
Добровольский взял ее руку и поцеловал. Ему нравилось целовать ее руку — тонкие косточки, нежная кожа, узкое запястье.
— Не отвлекай меня, Павел!
— Как это? Почему?
Сдвинув брови, она думала.
— Хорошо, а Племянников?
— А что Племянников? Он оборудовал себе лабораторию и зажил королем. Он делал любимое дело и получал за него деньги. Последствия его не интересовали, да он их и не представлял. На «Рижской» после взрыва он, скорее всего, не был. На «Пушкинской» тоже вряд ли.
Олимпиада горестно кивнула.
Вот так всегда. Люди есть люди, и испортил их не только квартирный вопрос, но еще и неразборчивость в средствах. И жажда наживы, и нечистоплотность. Добровольский
— Володя пришел к нему в субботу утром, они повздорили, а потом он позвал Гошу к себе, скорее всего, сказал, что для него есть задание. Володя был главный, понимаешь? Племянников оделся, спустился в Володину квартиру, и тот его убил. Вероятнее всего, Володя попросил его захватить с собой уже готовое взрывное устройство, из тех, что смертники носят на поясе. Думаю, что под каким-то предлогом он заставил Племянникова его собрать, так, чтобы оно было готово… к работе. Все дальнейшее ты знаешь. Потом Володя немного остыл и подумал, что, раз уж дом все равно не рухнул, нет никакого резона исчезать сразу после взрыва, да и подозрительно это — был человек и нет его. Он решил, что под шумок можно и квартирку продать, пусть вполцены, по дешевке, а не просто исчезнуть! Он сообщил нам об этом на лестнице, когда все дрались. Я послал его фото помощнику, и мне пришел ответ, что его давно разыскивают российские власти и именно за торговлю взрывчатыми веществами. Он был засвечен абсолютно везде, как я и предполагал. Его арестовали быстро и тихо.
— А Красин-то тут при чем?! — крикнула Олимпиада Владимировна. — Он тоже террорист?!
— Нет. Он из семьи бывших владельцев этого дома и вбил себе в голову, что здание — его собственность и, если он отправит на тот свет всех соседей, ему удастся выгодно его продать. Так выгодно, что он станет миллионером.
— Чушь! — опять закричала Олимпиада. — Чушь, чушь!
— Нет, почему же? По телевизору он каждый день смотрит сюжеты о том, как владельцам в бывших социалистических странах возвращают их бывшую капиталистическую собственность. Быть может, он решил, что точно так же сможет ее вернуть. А может быть, ему кто-то подсказал, да еще довольно настоятельно подсказал.
— Кто мог ему подсказать?!
— Какой-нибудь застройщик, мечтающий получить этот кусок земли. Ведь вашего дома нет ни на картах, ни в документах. Дом-призрак, и все люди в нем призраки. Ты тоже призрак. Липа.
— Я не призрак! — с досадой возразила Олимпиада. — Люська призрак, она пропала, а не я! И я не понимаю, как можно так хладнокровно убивать людей! Ну, ладно террористы, они все подонки, но Владлен Филиппович ведь не… не…
— Не кто? Не террорист? Не подонок? Я не знаю, кто он, Липа, по своей сути, но он убийца. Он убил Парамоновых. После взрыва он решил, что пора действовать и…
— Почему именно после взрыва?
— Потому что он хотел представить дело так, будто сумасшедший писатель убивает всех своих соседей, так как окончательно утратил рассудок из-за своего неопубликованного романа.
— То есть взрыв не имеет отношения к остальным… убийствам?
— Нет. Не имеет. Взрыв положил им начало, как ты знаешь, — Добровольский улыбнулся, а кот Василий замер, будто в ожидании чего-то важного, — взрывом открыло ящик Пандоры, и оттуда вырвались не болезни, а грехи. Все восемьдесят.
— Их всего семь, — возразила Олимпиада.
— По-моему, гораздо больше. Итак, ваша милиция мне не мешала, и я быстро выяснил, что на крыше, когда упал Парамонов, были валенки, кеды и рифленые ботинки самого Парамонова. Я подозревал, что это владелец кедов столкнул Парамонова, но потом передумал.
— Почему?
— Потому что в квартире Племянникова я увидел валенки, и никаких ботинок. Так не бывает. Хотя бы две пары обуви у человека есть всегда. И я решил, что в ботинках, уже после смерти Племянникова, ушел тот, кто столкнул Парамонова с крыши и кто наблюдал за мной. Он тихонько отклеил бумажку, вошел в квартиру, переобулся и спустился вниз. Это совершенно точно был Красин.